– Во как! Выходит, сестры они с зазнобой дункелевской… Раз она про Машу поминала?

– Выходит, – рассеянно выдавил Павел.

Неожиданное замечание старого охотника словно подтвердило невероятную догадку: прабабка была сестрой этой Дарьи… Потому-то и хранила тетрадь сестры – как дорогую память… И тайгу знала потому…

От этой мысли Павлу стало не по себе. Но тогда…

Павел не успел додумать, что было бы тогда… Прохор, словно угадывая его мысль, вкрадчиво спросил:

– А прадеда твоего, случаем, не Александром звали?

Все притихли.

– Не знаю… – с трудом выговорил Павел. – В семье ничего о нем не знают… Вроде арестован был… сразу после женитьбы, на московской квартире. Пропал потом. Дед по крайней мере ничего об отце не знал; и мать его… то есть моя прабабка, никогда не рассказывала о нем… В общем, не знаю!

– Дед, значит… – протянул негромко Прохор. Он помолчал. – Получается, род ваш по отцовству идет… И фамилия тогда, какая же у вас?

– Клычковы… – вместо мужа ответила Даша и, смутившись, спросила: – А что?

– Да так… – покачал головой охотник. – Только сдается мне, что тот, что с дамами ушел, Клычков и был…

– Ух ты! – воскликнул Трофим. – Вот это оборотик!

Даша с изумлением посмотрела на освещенное костром лицо Павла и тихо прильнула к нему.

Савелий мотнул головой в сторону Павла:

– А парень-то, кажется, голубых кровей!

В эту ночь Павлу снилась его Даша: в белой шляпке, светлом воздушном платье… Мимо нескончаемой чередой проносилась конница, вздымались к небу разрывы снарядов, а Даша с улыбкой смотрела на него и все не слышала, как он беспомощно кричит ей: «Даша, назад, назад!»

Глава 19

Утро было пасмурное, промозглое. Но отчего-то над болотом клубился густой туман. Путники с тревогой посматривали на белую пелену, преграждавшую выход из каменного коридора, – идти в таком тумане по дикому болоту было нельзя… Но к концу сборов туман неожиданно стал редеть. Сначала показалась высокая осока, росшая по краю болотной топи; ее вскоре стало видно отчетливее дальше, и к тому моменту, когда все были готовы к выходу, туман окончательно рассеялся, и перед ними вновь разверзлась безмолвная темно-зеленая ширь, пропадающая где-то у все еще скрытой клубящимся туманом Николиной горы…

Прохор хмуро оглядел путников, кивнул в сторону болота и, не говоря ни слова, ушел вперед. Все тронулись за ним.

Едва под ногами захлюпала темная жижа, охотник остановился, голос его прозвучал сухо и назидательно:

– Отсюда и пойдем. Идти, как толковал, след в след, по кочкам! Ежели в другое место ступаете – то прежде палкой проверьте, твердо ли! Ну а ежели кому окунуться придется – не суетись – засосет только… Положи палку поперек себя, да и гукни – мол, помочь надо! Понятно ли?

Путники сосредоточенно закивали.

– И еще… Всем кидаться на помощь не сметь! Помогают только ближние: подали палку и тянут полегоньку… Остальным со следа ни-ни! А потому идем, чередуясь: кто покрепче – сначала, за ним – кто послабше: за мною Даша, за ней Настя… За Настей – ты, Семен… – Охотник смерил молчуна взглядом. – За тобой, значит, – Павел, затем Савелий Иванович… Ну а за всеми уже ты, Трошка…

– Может, я за Настей? – подал голос Трофим. Настя с любопытством поглядела на парня.

– Цыц! – гаркнул дед. – Пойдешь, как сказал! Позади – и все!

Неторопливо, вытянувшись один за другим в указанном Прохором порядке, путники стали продвигаться вперед – медленно, осторожно, изо всех сил стараясь попасть в уже проложенный след… Вокруг было тихо; унылый однообразный пейзаж окружал их. В высокой, доходившей до бедра осоке, то там, то здесь попадались сухие островки, усыпанные кустарничками клюквы, изредка – багульника, торчали одинокими кустами уродливые, скрюченные от нездоровой почвы березки…

Вскоре меж осокой стали попадаться участки открытой воды – густой, темной, усыпанной точками ярко-зеленых растений… Трясина! Глядя на нее, путники невольно ежились и, старательно глядя под ноги, спешили по кочкам прочь – подальше от гибельного места… Но воды становилось больше; от каждого шага теперь путники с ужасом ощущали, как колышутся огромные пласты зыбучей почвы… Потревоженная трясина, словно предвкушая беспечную жертву, начинала волноваться, пугающе булькать, щелкать лопающимися пузырями, исходящими из недр болота; и тогда – с замиранием сердца, не помня себя – они кидались вперед, уже не разбирая следов и едва успевая вытаскивать из тины шесты – будто там, впереди, где прошли другие, только и было спасение от этой алчущей топи…

Павел с ужасом подумал о Даше – как она там? Он шагнул вправо, чтобы из-за спины верзилы разглядеть жену, но трясина под ногами угрожающе покрылась пузырями, и Павел поспешно вернулся на тропу. Он с ненавистью сплюнул: чертов дед поставил впереди этого молчуна! Словно он крепче его, будто они с Настей лучше спасут Дашу! Тьфу ты, о чем это я!

Павел, качаясь на кочках, прибавил шаг… Сколько еще осталось? Даша, кажется, едва идет! Скорее бы дойти, что ли!

Неожиданно он заметил, что вышагивающий впереди Семен стал растворяться в неизвестно откуда набежавшей дымке; Прохора и Дарью уже не было видно… Туман! Вновь туман! Откуда?

Набежавший туман был настолько плотным, что через несколько минут Семена уже не было видно; только по шуршанию осоки и чавкающим звукам утопающих в трясине сапог можно было понять, что он продолжал идти впереди. Но вот шаги замедлились; откуда-то из тумана донесся гулкий голос Прохора:

– Идем помаленьку! Стоять в трясине негоже! Даша, передай далее!

Вместо дашиного, послышался голос Насти:

– Идем помаленьку!

– Идем помаленьку! – совсем рядом вторил ей Семен.

Павел обернулся и, не останавливаясь, через правое плечо прокричал в молочную пелену:

– Идем помаленьку!

Внезапно, словно оглушенный, он замер: совсем рядом, где-то слева, впереди, что-то всплеснуло, будто от брошенного в воду булыжника – трясина издала глухой вздох, ходуном заходила под ногами дернина, и все смолкло… От ужасного предчувствия Павла подбросило на месте; он покосился на звук: из огромной густой воронки, от которой еще расходились мелкие круги, торчала рука – кто-то тонул… В голове выстрелило: «Семен!» В тот же миг из груди вырвался истошный крик:

– Тонет!!

Путаясь в лямках и не сразу догадавшись бросить шест и ружье, он дрожащими руками скинул рюкзак и, ухватившись за палку, стал лихорадочно тыкать ее концом в тянувшиеся к небу пальцы; они, казалось, уже не чувствовали этого: еще секунда – и, изрыгнув булькающий звук, трясина поглотила все…

Позади из тумана выскочил Савелий. Задыхаясь, он бросился на колени перед еще видимой воронкой и с ужасом взвизгнул:

– Кто это?