его с Савелием. А ещё не понимала, скучает она по подземелью или нет, то же самое было и с семьёй.

Девочка, взрослея, стала понимать, что привязалась к Соне и Роне больше, чем к родной матери.

Соня как-то заставила Тамару рассказать о родителях.

Она обманула, сказав, что сирота.

В середине 1938 года Соня и Роня удочерили Тамару.

Беглянка стала Тамарой Рудольфовной Хайкиной.

Летом того же года прямо в театре трое в штатском вышли на сцену и надели наручники на Германа.

Гуля подошла к нему и спросила:

– За что?

Герман опустил голову.

– За дело, – усмехнулся незнакомец.

Под громкие возмущения и шёпот зрителей Германа Иосифовича вывели из зала.

Спектакль продолжился. Германа спешно заменил другой актёр.

На следующий день в театр прибыли с обыском. На двери повесили объявление, что заведение больше не работает.

Увидев, как с окон сдирают афиши, Иван Абрамович выбежал на улицу и стал оттаскивать рабочих от окна.

Один работник сильно толкнул директора. Тот упал и замер.

Выбежавшая на улицу Соня положила голову на грудь Ивана и запричитала:

– Ваня, ты должен жить! Чёрт возьми, Ваня! Ты же говорил, что женишься на мне, когда Роня уйдёт! Ванечка, ты должен жениться на мне. А хочешь, прямо сейчас это сделаем! Хочешь?

– Хо-чу, – прошептал Иван Абрамович.

После задержки Германа труппа собралась в квартире у Сони.

Иван Абрамович чувствовал себя неважно.

Соня не выпускала из своей руки ладонь Ивана Абрамовича.

Он был в сознании, но говорил очень плохо.

– Ванечка, – шептала Соня, – я знаю, что тебе поможет. Сейчас Роня снимет с тебя костюм, я его постираю, высушу, выглажу и надену на тебя. Ты такой красивый у нас, Ваня! Ты должен взять себя в руки!

Пока Роня переодевал Ивана Абрамовича, актёры пили чай и обсуждали арест Германа.

Гуля сидела поодаль в кресле, опустив голову.

Ребёнок спал у неё на руках.

Она прокручивала у себя в голове последний разговор с Германом.

– Гуля, если выйдет так, что вы с Софьей останетесь без меня, тебе нужно будет поехать в Сызрань. Запомни! Левон Искандерович Вольф будет с нетерпением тебя ждать. Он осведомлён о твоём приезде. Каждый день с 12 до 12:30 он будет приходить к бывшей синагоге. Узнать его ты сможешь по высоким сапогам и оранжевой повязке на правом запястье.

Когда будешь искать синагогу, не упоминай это здание. Просто спроси, где собирались политические.

Сейчас это место пустынно. Но туда до сих пор приезжают родственники тех несчастных, чьи сердца перестали биться в феврале.

Поэтому никто ничего не заподозрит.

Как только ты увидишь Левона, подойди к нему и скажи: «Левон Искандерович, кажется, вы не изменились», он должен ответить: «А вы, милочка, очень даже…»

Дальше просто иди за ним.

Гуле было страшно слышать от мужа эти слова. Она была свидетелем ночных посиделок Германа и его сотоварищей.

Товарищи те, бывало, ночами всё время что-то писали. А потом один из его друзей приносил печатную машинку, и всю ночь было слышно, как клацают по клавишам: кто-то неумело с паузами, кто-то отрывисто, а кто-то аккуратно, словно отбивал ритм какой-то торжественной песни.

Гуля понимала, что Герман ходит по краю пропасти. Но до самого его ареста верила, что всё обойдётся.

Когда мужа уже арестовали, у Гули только и вырвалось:

– За что?

А ведь она и сама знала об этом.

Труппа теперь обсуждала предыдущую репетицию так живо, словно ничего не произошло, словно жизнь Германа была не в опасности, словно Иван Абрамович не был при смерти.

А они всего лишь действовали по совету Ивана: «Если актёр умер на сцене, сделайте это частью спектакля. Человека не вернёшь, а позор обеспечен».

К ним присоединилась и Соня.

Когда она подошла, шумные обсуждения стихли. Стало лишь слышно, как кто-то причмокивает, отпивая из кружки чай.

Договорились собраться завтра опять в квартире Сони, чтобы решить, как быть дальше.

Когда все ушли, Соня принялась стирать костюм Ивана Абрамовича.

Ближе к полуночи в дверь постучались. Соня как раз закончила стирку. Быстро вытерла руки, испуганно подошла к двери.

На пороге стояла Гуля.

– Меня не пустили туда, – плача, произнесла она. – Там все перевернули. Там сняли с мебели всю обивку. Софья Фёдоровна, мне некуда идти…

Соня забрала у Гули спящего ребёнка.

Положила в кресло. Сама вернулась к Гуле.

Та долго возилась со своей обувью. Шнурки завязались в узелки, у девушки ничего не получалось. Она просто села на пороге, вытянула ноги и продолжила плакать.

– Не реви, – строго говорила Соня. – Пропадёт молоко, чем будешь кормить?

Но Гуля не успокаивалась.

– Тамара, – позвала девочку Соня, – принеси ножницы.

Соня обрезала шнурки, помогла Гуле снять обувь, усадила её за стол и налила чай.

Девушка сначала сидела молча.

Потом заговорила:

– Герман знал, что его арестуют. У нас был прощальный разговор. Но всё случилось так скоро, так неожиданно. Мы просто не успели сбежать.

– Хороши актёры! – усмехнулась Тамара. – Сбежать и подставить других – ты можешь делать это с успехом.

Соня строго посмотрела на Тамару и произнесла:

– Сбежать и спастись – вот правильное решение. Всё остальное – бренность. Смерть сама найдёт тогда, когда нужно. Всё правильно, Гуля! Только почему вы не сбежали?

– Мы должны были сбежать не одни.

Гуля взглянула на Тамару. Кажется, второй или третий раз с момента встречи в театре.

Наступила недолгая пауза.

– Ребёнок наших спутников болен. Он уже несколько дней в плохом состоянии.

Поэтому мы ждали их. Когда уже поняли, что любой день может быть последним, то Герман мне указал путь. Я уезжаю послезавтра.

Соня всплеснула руками:

– Конечно-конечно, ты должна следовать наказу мужа.

– Сонечка, – позвал жену Роня. – Подойди к нам, Ваня тебя зовёт.

Соня побежала в соседнюю комнату.

Гуля и Тамара остались вдвоём.

– Обидно, – вдруг сказала Гуля, – обидно тебе, Тамара?

Тамара посмотрела на девушку с удивлением.

– Я не замечала тебя специально. Чтобы ты чувствовала, каково было мне без внимания Савелия. Как хорошо, что я быстро его разлюбила. Как хорошо, что всё сложилось иначе.

Тамара усмехнулась.

– Как хорошо, как хорошо… Мужа арестовали, а она хорошится.

– Бог мне поможет, Тамара! Я знаю, что ты всё разболтала обо мне, и благодарна Ивану Абрамовичу и Соне за то, что они меня не пытали о прошлом. Это ни к чему. Мы вряд ли теперь увидимся. А ты, Тамара, тоже не получила Савелия. Он женился. И ты ни за что не догадаешься, на ком.

– На Инге? – Тамара покраснела.

– Нет, на Лене. Лена стала матерью для Женечки. Знаешь, у Савелия славный малыш.