Затем состоялся наиболее трудный разговор с Джеком Вольтцем.Джонни поблагодарил его за предоставленную ему возможность сняться в фильме исказал, что будет рад продолжить сотрудничество со столь великолепнымпродюсером. Обычно Джонни был очень искренен и говорил правду в глаза, но наэтот раз ему необходимо было сбить Вольтца с толку. Через несколько дней Вольтцвсе поймет и изумится его коварству. Как раз этого он и добивался.

Положив трубку, Джонни затянулся сигарой. На соседнемстолике стояла бутылка виски, но он обещал себе и Хагену больше не пить. Емунельзя даже курить. Какая глупость! Отказ от курения и алкоголя не вернет емуголос. Но какой-то шанс все же имеется, и сейчас, когда появилась возможностьбороться и победить, он должен использовать все шансы.

Теперь, когда в доме было тихо, бывшая жена и дочери спали,ему вспомнилось то страшное время, когда он их бросил. Бросил из-за этой шлюхи,второй жены. Но и теперь он улыбнулся при мысли о ней — таким прелестным вовсех отношениях существом она была, и, кроме того, единственным, что спасло емужизнь, был день, когда он решил, что не может позволить себе ненавидеть детей,первую жену, любовниц, вторую жену и снова любовниц, вплоть до Шарон, котораяоттолкнула его и может теперь похвастать тем, что отказалась спать с великимДжонни Фонтена.

Он пел с оркестром, потом стал звездой радио и театра и, вконце концов, превратился в звезду экрана. Все это время он жил, как хотел,спал с женщинами, которых желал, но никогда не позволял никому и ничемувмешиваться в свою личную жизнь. Потом он влюбился в ту, что стала его второйженой, в Маргот Аштон. Он буквально сходил по ней с ума. Карьера покатилась кчерту. Голос пошел к черту, семья распалась. И пришел день, когда он остался уразбитого корыта.

Он был всегда порядочным и щедрым человеком. После разводаон дал первой жене все, что мог. Он поклялся, что его дочери получат частьдоходов от каждого из его занятий: от каждой пластинки, каждого фильма, каждоговыступления в клубе. Богатый и знаменитый, он ни в чем своей первой жене неотказывал. Он помогал всем ее братьям и сестрам, отцу и матери, бывшимсоученицам и членам их семей. Он никогда не чуждался друзей. Он даже пел насвадьбах двух сестер жены, а петь на свадьбах для него было самым ненавистнымзанятием. Он никогда и ни в чем ей не отказывал. Только посягательств на своюличную свободу он не смог стерпеть.

Опустившись на самое дно, когда ему не давали ролей вфильмах, когда он не способен был петь, когда вторая жена изменяла ему, онпровел несколько дней с Джинни и дочерьми. Он пришел к ней в день, когдапрослушал одну из последних своих записей и она показалась ему настолькоплохой, что он обвинил звукооператора во вредительстве. В конце концов, онпонял, что дело в его голосе. Он сломал пластинку — матрицу и отказался петь.Он так устыдился, что после этого больше не пел (не считая состязания с Нино насвадьбе Конни Корлеоне).

Никогда не забыть ему выражения лица Джинни, когда ей сталоизвестно об обрушившихся на него бедах. Оно лишь промелькнуло на ее лице и тутже исчезло, но этого было достаточно, чтобы он запомнил его на всю жизнь. Этобыло выражение дикой радости и удовлетворенности. Он мог бы теперь поверить,что все двенадцать лет она презирала и ненавидела его. Ей удалось взять себя вруки, и она даже предложила ему свою помощь. Он притворился, будто готов еепринять. В ближайшие три дня он навестил трех самых любимых девушек, девушек, скоторыми продолжал дружить, которым помогал, как только мог, и подарки которымстоили многие тысячи долларов. И на их лицах он обнаружил выражение той жеудовлетворенности.

Он знал, что обязан принять решение. Он мог, подобно многимдругим обитателям Голливуда — продюсерам, писателям, режиссерам и актерам —наброситься с полной ненависти страстью на хорошеньких женщин. Он могиспользовать свои силы и денежные возможности, чтобы не допустить измены, но вто же время сознавать, что, в конце концов, женщины изменяют, что они твоивраги и что их надо остерегаться. Он мог отказаться от ненависти к ним ипродолжать им верить.

Он знал, что не сможет себе позволить не любить их, что внем самом что-то погибнет, если он перестанет любить женщин — какими бынепостоянными и коварными они ни были. Не имело значения, что женщины, которыхон любил, больше всего на свете тайно радовались его краху и унижению. Не имелозначения, что они оказались неверны ему. У него не было выбора. Приходилосьпринимать их такими, какие они есть. Поэтому он продолжал за ними ухаживать,дарил им подарки и скрывал боль, которую они ему причиняли. Он простил их,сознавая, что только благодаря им свободен. Но теперь он полностью освободилсяот чувства вины за свою неверность. Он не чувствовал вины по отношению к Джиннии хотел лишь одного: оставаться единственным отцом своих детей. Вместе с тем онне собирался на ней вторично жениться и дал ей это ясно понять. Этоединственное, что спасло его при падении с небес. На нем выросла толстая кожа,невосприимчивая к боли, которую он причинял женщинам.

Он очень устал и готов был отправиться спать, но одно недавало ему покоя: его состязание с Нино Валенти. И вдруг он понял, что доставилбы дону Корлеоне наибольшее удовольствие. Он снял телефонную трубку и попросилтелефонистку связать его с Нью-Йорком. Узнав у Сонни Корлеоне номер телефона НиноВаленти, позвонил ему. Нино ответил обычным пьяным голосом.

— Эй, Нино, почему бы тебе не приехать сюда и непоработать у меня? — закричал в трубку Джонни Фонтена. — Мне нуженпарень, на которого я могу положиться.

Нино воспринял это как шутку.

— Не знаю, Джонни, у меня хорошая работа на грузовике,в пути трахаю домашних хозяек, и зарабатываю по 150 целковых в неделю. Чтоможешь предложить мне ты?

— У меня ты можешь начать с 500 целковых и запростовстречаться с кинозвездами. А может быть, будешь петь у меня на вечеринках.

— Дай подумать. Позволь мне посоветоваться с моимбухгалтером и помощником.

— Кроме шуток, Нино, ты мне нужен здесь. Я хочу, чтобыты завтра же прилетел и подписал контракт на 500 долларов в неделю сроком нагод. Потом, если стибришь одну из моих кинозвезд, я тебя уволю, получишь, покрайней мере, годовую зарплату. О'кэй?

Последовала длинная пауза. Голос Нино протрезвел.

— Эй, Джонни, ты не шутишь?

— Я говорю серьезно. Отправляйся в контору моего агентав Нью-Йорке. Он даст тебе билет на самолет и немного наличных. Утром я емупозвоню. Поэтому сходи туда после обеда. Потом я договорюсь, чтобы тебявстретили в аэропорту и привели ко мне.

Снова последовала длинная пауза, а потом раздался голосНино, немного удрученный и неуверенный.

— О'кэй, Джонни.

Джонни положил трубку и начал раздеваться. Он чувствовалсебя превосходно, как никогда с тех пор, как сломал пластинку — матрицу.

Джонни Фонтена сидел в огромном зале и подсчитывал расходына листке желтого блокнота. Один за другим приходили музыканты, всех их он зналпо тем временам, когда выступал с оркестрами. Дирижер, один из ведущихспециалистов по поп-музыке и один из немногих, кто хорошо относился к Джонни всамое тяжелое для него время, выдавал музыкантам ноты и делал последниеуказания. Дирижера звали Эдди Нилс. Он был очень загружен работой, и за этузапись взялся в виде одолжения для Джонни.