Поодиночке — нет. Сегодня я выпью и его, и всех, кто будет стоять у нас на пути. И знаешь, что меня радует? Они не смогут предъявить мне, что я нарушила древний договор, потому что убьёшь и выпьешь их ты», — прошелестела Пустошь и задумчиво добавила: «Надо же… с твоей помощью я могу расправиться с Хранителями этого мира».

«Нет, пожалуйста», — прошептала Еля, но Пустошь с отчетливым раздражением ответила:

«Я не трогала тех, кто мешал нам до этого. Теперь молчи. Я выпью всех остальных…»

«Вы хотели других… — от отвращения Еля запнулась, — эмоций…»

«И где они? Больше ты ничего подобного не чувствуешь!»

«Вы оборвали энергетические нити».

«Оборвала, чтобы энергия жизни не ушла из твоей тесной слабой оболочки, а ты отплатила неблагодарностью!»

«Это не зависело от меня».

«А жаль. Теперь ты мне не так интересссна… И твои эмоции тоже».

Дальше, пользуясь, телом Елении, Пустошь снова ударила магией по фигуре Хранителя. На этот раз магический щит покрылся трещинами, на мгновение застыл, а потом осыпался чёрной пылью.

Мираль Конели побледнел и зашатался, оперся рукой о стену, но быстро овладел собой, выпрямился, создавая новый щит, ещё больше и мощнее.

— Ты решил поиграть со мной, Хранитель? — голос Ели прозвучал резко и зло, глаза почернели ещё больше, хотя казалось, что больше уже невозможно.

Мираль вновь заглянул в чёрные глаза иномирянки, полные неистовой ярости, в этот раз контролируя ситуацию, и, наконец, почувствовал, кто, в действительности, на него смотрит.

Она видела, как лицо Хранителя озарило понимание.

— Боги! — Мираль не верил глазам. — Ты решилась на это?! Спустя сотни лет?! — мужчина выглядел обескураженным и ошеломлённым.

Она презрительно прошипела:

— И что тебя смущает, Хранитель?

— Ты же понимаешь, что оболочка смертной женщины не для тебя? — процедил Мираль. — Девочка долго не выдержит такую силу, Ты разорвёшь её и погубишь.

Она понимала это, и девчонка, похоже, что тоже. Но разве это понимание могло теперь остановить Её?

— Почему сейчас? — как-то обречённо произнёс Конели, а взгляд Хранителя показался Ей растерянным.

— Что ты имеешь в виду?

— Ты и раньше могла провернуть подобное. Почему именно сейчас? Что изменилось? — настаивал Хранитель.

Он смотрел напряжённо и цепко, пытаясь что-то понять для себя, наблюдая за эмоциями на лице иномирянки. Но Она не знала, как выражать эти самые эмоции, лишь иногда угадывая, и только чёрные глаза безумным огнём горели на бескровном равнодушном лице.

— Не поверишшшь, — прошелестел Её голос, — раньше я не догадалассссь, что можно вот так…

Новый удар, и новый щит Хранителя тоже превратился в чёрную пыль. Конели надоел Ей, — пора с ним окончательно разобраться.

В руках девчонки в мгновение ока появились мечи, сотканные из самой древней тёмной магии, такие же чёрные, как зрачки иномирянки. Резким чётким движением Она воткнула их в тело Хранителя, через них забирая у него магию и жизненную энергию, не давая тому возможности прийти в себя и восстановиться.

* * *

Еления с ужасом смотрела, как на её глазах бледнел Хранитель Конели, вскоре ставший совсем мертвенно бледным, как мужчина зашатался от слабости и оперся рукой о стену, вместо оружия, которое у него имелось, достал из кармана артефакт связи, видимо, собираясь с кем-то связаться.

Отношение к этому сильнейшему магу у девушки было неоднозначным, но смерти ему она точно не желала, и уж тем более от своей руки. Поэтому когда она ударила его мечами ещё раз, и артефакт выпал из безвольной руки Хранителя, Еля изо всех сил попыталась вновь воспротивиться той, что полностью завладела ею, и снова у неё ничего не получилось, — Пустошь полностью подавляла её волю.

Сильная рука Конели безжизненной плетью повисла вдоль сгорбленного тела, иссыхающего на глазах.

— Теперь ты стала слишком быстрой, девочка, мне не успеть за тобой, — прошептали бескровные губы Хранителя, а затем Мираль поднял здоровую руку, совершая пальцами замысловатые фигуры, после которых Елю с мечами в руках со всей силы отбросило от него и впечатало в противоположную каменную стену коридора. Она почувствовала, будто ледяные острые шипы впились в грудь, выбивая из её уставшего тела человеческий дух.

Девушка вскочила на ноги через секунду и оскалилась с издевательской усмешкой, но это была уже только Та, кого прозвали Пустошью, а в угасающем сознании Елении мелькнуло: «Сейчас Она убьет его, я ничего не могу поделать. А потом Она убьёт Майстрима. Я одна против всех. Ничего не могу…».

Отключаясь, Еления ещё успела увидеть, как Она снова приближается к Хранителю Конели и его тело, неподвижно распластанное на полу тюремного коридора; Стражей, напавших на неё по уже знакомой отработанной в Тюрьме Пустоши схеме…

Отчаяние затопило девушку, и в то же мгновение она увидела себя будто со стороны.

Вот её тонкая фигурка свирепо сражается двуручными мечами со Стражами Тюрьмы Пустоши, которым всем вместе явно тесно в коридоре. Она скалится и посмеивается, явно забавляясь происходящим.

А вот в нескольких шагах от неё знакомые фигуры родителей…

Еления с недоверием уставилась на них. Полупрозрачные фигуры мамы и отца будто парили над полом, не касаясь его ногами. Папа стоял за мамой, обнимая ту за плечи.

Такие родные. И такие далёкие.

Её ангелы-хранители.

Родители смотрели на неё мрачными горящими взглядами, и Еля почувствовала исходящую от них мощную энергию.

— Дочка, ты должна пробудить память рода, и тогда тебя наполнит внутренняя сила и жизненная энергия, которые помогут, — еле слышно прошептали мамины бескровные губы.

— Не понимаю, — в растерянности прошептала Еля, качая головой.

— Твой мужчина истратил почти всю магию и жизненную энергию. Если ты не сможешь пробудить память рода, вы погибнете, — сказал отец. — Эта тварь в два счета выпьет его до конца, когда доберётся до него. А тебя её сила вскоре разорвёт на части.

Еля перевела требовательный взгляд на маму.

— Я забыла о нашем роде, забыла, что я не одинока и стала слабой, позволила себя убить, — быстро заговорила мама. — Здесь все осудили меня. А теперь отправили к тебе, чтобы ты не повторила моей ошибки, дочка. Ты должна осознавать, что не одинока, Лена, — за тобой всегда стоят тысячи тех, кто был до тебя, а перед тобой — тысячи тех, кто будет после. В тебе живут все женщины нашего рода: я, твоя бабушка, пра, пра, пра, прабабушка… И все мужчины тоже, —