– В общем, ничего подобного. Не жаловалась. Разве что вечнозаставляет делать ему минет, а мне делать не хочет, раз в год удавалосьуломать…

– Уау! А любовничек делает?

– Охотно.

– Так что, неужели в этом и вся проблема? Или есть какие-тодругие поводы? Гораздо более весомые?

– Есть, пожалуй.

– И какие же, если не секрет? Не смущайтесь, милочка, вашсатана столько повидал в этой жизни…

– Понимаете… – протянула Ника. – Эмиль – мужик.Настоящий мужик. Не только в постельном плане. Он себя сделал сам, с нуля.Приехал из какой-то богом забытой деревушки – и продвинулся в бизнесе, научилсядраться, как Шварценеггер… Да много всего. Настоящий мужик, с ним себя всегдачувствуешь, как за каменной стеной. А муж слишком многим обязан папочке смамочкой. Стопроцентно асфальтовый мальчик.

Не сдержавшись, Вадим заорал с места:

– Ага! А ты – птичница из колхоза «Рассвет»! Горбом в людивыбилась, сучка! Да у самой такой же папа…

Опомнился и замолчал, но комендант ждал еще какое-то время,словно в его планы как раз и входила «реплика с места». Потом с ласковойукоризной погрозил Вадиму:

– Ангел мой, прекрасно понимаю бурную глубину ваших чувств,но вы уж больше не встревайте, иначе придется рот заткнуть. Не мешайте девушкераскрывать душу… С ней, быть может, такое впервые происходит, представьте, сколькоэмоций ей пришлось таить в душе… Трепетной, как цветок. Значит, ваш избранник –настоящий мужик, и вы его, быть может, даже и любите?

– Люблю, – послышалось со сцены.

Ромео и Джульетта в полосатом, расхохотался про себя Вадим.Любовь… Им вскоре придет звиздец, а они все о любви, скоты… Ясно теперь, что вкарцер Эмиль отправлялся исключительно для того, чтобы всласть потрахаться сНикой – тогда еще нынешний Освенцим был самим собой, респектабельным домомотдыха, и кто-то получал, надо полагать, неплохие бабки за организацию любовныхвстреч в карцере. То-то они его так рьяно уговаривали сюда поехать –стопроцентное алиби, условия для блуда идеальнейшие, в двух шагах от мужа, атот и не подозревает, что зарогател…

– Время реплике с места, – комендант повернулся кзалу. – А вы ее, интересно, любите, свет мой?

– Люблю, – раздалось справа от Вадима.

– Сериал, бля, мексиканский! – вслух восхитился Браток.

– Прошу на сцену, господин Ромео! – комендант,беззвучно аплодируя, прошелся вдоль рампы. – У меня не хватает духу идалее держать вас в разлуке с Джульеттой… Вот так, идите сюда, становитесьрядышком, можете ей положить на плечо мужественную руку… Держите, хорошаямоя, – протянул он Нике сложенную вдвое сероватую кредитку и, когда онаинстинктивно отшатнулась, расхохотался: – Да что вы, милая, неужто я будузаставлять даму жевать доллары? Это вам за удачное выступление, суньте вкармашек… – Он сам затолкал в карман оцепеневшей Нике кредитку, повернулся кзалу и громко воззвал: – Синьор муж, можете встать и громко изложить вашивпечатления либо пожелания нашей влюбленной паре. Пр-рошу!

Вадим вскочил и, ненавидяще уставясь на Эмиля, закричал:

– Ну что ж ты стоишь, влюбленный пингвин? Не стой, спасайненаглядную! Ты ж у нас, говорят, Негрошварцер! Начинай их метелить!

Эмиль молчал, ответив столь же неприязненным взглядом.

– Он умный, – сказал комендант. – Прекраснопонимает, что в нем наделают кучу дырок, прежде чем успеет кого-то достать… Вы,синьор муж, слегка перегнули палку. Я просил критиковать, а не злорадствовать…Можете сесть. Музыка!

Гейнц заиграл марш Мендельсона.

– Стоп! – махнул рукой комендант. – Итак… Будь уменя этакое грязненькое воображение, я бы устроил прямо на сцене венчание –новобрачному повязал бы на полосатку галстук, невесте, соответственно, надел бына голову фату. А потом приказал бы прямо у рампы изобразить брачную ночь… Но яне любитель грязных сцен, все, что я до сих пор режиссировал, было продиктованоне грязным подсознанием, а интересами дела. Но обязан же я как-то реагироватьна столь значительное событие нашей бедной эмоциями жизни, каковой являетсястоль внезапно обнаружившаяся беззаконная любовь? Обязан, я вас спрашиваю?Перед нами – жестоко обманутый в лучших чувствах муж, что бы там насчет него ниговорилось, а он как-никак законный… Киндер, кирхен, кюхе, как выражалиськлассики жанра… Ну, мальчики, пошли!

Он воздел над головой обе руки и звонко щелкнул пальцами.Из-за матерчатого задника прямо-таки хлынули люди – мелькали черные рубашки ибелые повязки капо. Эмиль, не успев и пошевелиться, получил сзади ребром ладонипо шее, на него с Никой мгновенно навалились, вывернули руки, сковалинаручниками, связали ноги. Судя по нереальной, молниеносной слаженности, всебыло задумано и спланировано заранее. Прошло, казалось, всего несколько секунд,а Гейнц уже вскочил на сцену, с грохотом опустив перед собой скамью, на неечеткими рывками вскинули и поставили, удерживая, Эмиля с Никой, из-за левойкулисы упали две тонких веревки, заканчивавшиеся петлями. Еще миг – и петли уних на шее, под потолком, оказалось, были привинчены блоки, веревки заранеепропустили сквозь них и закрепили концы так, что их не было видно…

– Отпустите их, отпустите, – почти ласково произнескомендант. – Они уже оклемались. Прекрасно соображают, что если начнут брыкатьсяили спрыгнут, повиснут, как миленькие… Закрепили концы?

– Яволь, герр штандартенфюрер!

Эмиль с Никой и в самом деле застыли, как вкопанные –свободные концы веревок, уходившие за кулисы справа, были натянуты, какструнки, и петли должны ощутимо впиваться в глотки…

– Порок должен быть непременно наказуем, – протянулкомендант. – Сердце у меня обливается кровью, когда я вижу горестное лицообманутого в лучших чувствах мужа, не ожидавшего столь утонченной подлости отлюбимой жены и лучшего друга-компаньона. Тем не менее пользуюсь случаемзаметить: эта печальная история, на мой взгляд, прекрасно иллюстрирует вашиноворусские нравы. Ну ладно, не будем морализировать… Господин Баскаков, мойбедный рогоносец, пожалуйте на сцену! Живенько, ножками, не стесняйтесь!

Вадим поплелся под яркий свет – на сцене, как ей иполагается, было гораздо светлее, чем в зале. Комендант взял его за локоть итрагическим шепотом, но так, что слышно было, несомненно, в самых дальнихуголках, вопросил:

– Мой бедный друг, вам очень хочется отвесить этой поганойскамеечке хорошего пинка? Если хочется, вы только намекните вашему приятелюсатане… Дело-то напрочь житейское. Ну, не стесняйтесь, дружище.

Ника с Эмилем стояли к нему спинами, и Вадим не видел ихлиц. Слышал только, как она охнула от ужаса, но жалости не было ни на грош…

– Ну что, хочется? Не стесняйтесь перед вашим другом…

Вадим что-то пробормотал.

– Не слышу? Хочется или нет?