– Ну, тады живи, – заключил Синий. Наугад, впотьмахткнул Вадима кулаком под ребра. – Это же мой земеля, понял? Мы с Гришаномиз одной деревни, сто лет не виделись, он пошел по вольным далям, я – по«хозяевам», и тут вдруг пересеклись. Чего только в жизни не бывает… Узнали другдруга, вспомнили детство золотое, а потом начали на пару за тобой присматриватьи ломать голову, отчего ты такой спокойный, поспокойнее многих прочих, откудаты возвращался и где мог бабу трахать. Когда прокачали все варианты, сошлись наодном: есть какой-то ход. Жизнь меня кой-чему научила, сообразил: на что-то ты,гад, крепко надеешься, нет в тебе всеобщей безысходности… – Он хриплорассмеялся. – Безысходности нет потому, что есть ход… Каламбур сочинился,надо же.

– Семеныч, – позвал Эмиль. – Может, двинемся вкухню? Осмотримся, наберем припасов – и в тайгу? Скоро начнет светать. И еслиони в самом деле будут сворачивать табор, могут запалить все бараки ради пущейнадежности…

– Точно, – отозвался Синий, щелкнул зажигалкой. –Пошли.

Синий погасил зажигалку, приподнял крышку, высунул головунаружу и долго прислушивался. Потом бросил через плечо:

– Вылезайте. Если что, успеем назад нырнуть…

Выбрался наружу, прижался к стене возле высокого окна –из-за лунного света в обширном помещении было не так уж и темно, снаружи моглиразглядеть шныряющего открыто человека.

Следом вылезли все остальные, встали в тесном проходике междвумя громоздкими шкафами. Прислушались.

В бараках, где обитали комендант и охранники – бараки этибыли совсем рядом, метрах в тридцати, – не горела ни одна лампочка. И былотихо. В противоположной стороне, у лагерных ворот, слышалась какая-то суета,собачий лай и непонятные стуки – но выстрелы стихли.

– А ну-ка, с богом… – прошептал Синий.

В два счета разувшись, на цыпочках пробежал к двери –короткими перебежками, замирая всякий раз в полосах мрака и чуткоприслушиваясь. Вернулся, зашептал радостно:

– По-прежнему везет. Замок изнутри открывается. Только надонабрать хаванинки. А вот одежда тут вряд ли отыщется…

– Я там видел ватники, – показал Вадим. – За тойдверью – каморка с несъедобным барахлом.

– Освоился ты тут, хитрован… – Синий решился. – Пошли,глянем. Благо дверца не заперта, словно у них уж коммунизм наступил согласнотеоретикам жанра…

Благодаря имевшемуся в каморке окну без труда удалосьразглядеть, что внутри и в самом деле – исключительно несъедобное барахло:груда каких-то запчастей в солидоле, упаковки с ружейными патронами (но невидно ни единого ружья), фонари и батарейки, две собачьих цепи, алюминиевыефляги, пара ящиков с плотницким инструментом и тому подобные сокровища,бесполезные для беглецов. Разве что фонарики могли пригодиться. В углу, наполках из необструганных досок, лежала груда новехоньких пятнистых бушлатов своротниками из искусственного меха.

– Ага, – сказал Синий, напяливая первыйподвернувшийся. – Это они, определенно, к зиме готовились загодя – унемцев-то на зиму ничего не было, кроме шинелишек, а здешние вертухаи, надополагать, в шинелишках мерзнуть не хотели… Напяливайте быстренько, ночью в лесузябковато.

Бушлат приятно пах свежестью – лишь теперь, натянув его,Вадим в полной мере осознал, как воняет загаженная полосатая одежонка.

– Сапоги бы где найти… – сказал Синий, тихонько закрываякладовушку. – Вон сумка подходящая, а вон там, без подсказок вижу,найдется хорошая жратва…

Он распахнул дверцу высоченного общепитовского холодильника,удовлетворенно причмокнул и начал бросать в матерчатую сумку все без разбора –колбасы, ветчину в вакуумной упаковке, консервные банки, прозрачные мешочки сконфетами. Хватал с соседних полок блоки сигарет. Сунул в боковые карманыбушлата две пузатые бутылки коньяка, шепотком наставляя:

– Карманы, карманы набивайте, неизвестно еще, сколько будемпо чащобе болтаться… Бля, где ж открывалка? Консервов до черта, а открывалки невидно…

– Вон там всякие причиндалы, – показал Вадим. –Кухонные ножи, открывашки…

– Ножи – это хорошо, надо прихватить…

После жизни на положении взаправдашних узников концлагеря,пусть и недолгой, обширная кухня с ее немудрящим добром казалась форменнойпещерой Аладдина. Окончательно освоившись здесь, отбросив излишнююосторожность, они на цыпочках перемещались из угла в угол, и сумка, и карманыраздувались от добычи: еда! табак! ножи! фонари! Даже робевшая поначалу угрюмаяНика понемногу втянулась в охоту за сокровищами.

Замок на входной двери громко щелкнул в самый разгарпотаенного грабежа – они все еще шатались по кухне, не в силах остановиться.

Застыли, как вкопанные. Синий показал подбородком:

– Туда…

Кинулись на цыпочках в угол, где можно было надежно укрытьсяза огромным шкафом, набитым крупами, макаронами и пластиковыми бутылками сминералкой. Кто-то из них впотьмах оступился, подошва громко стукнула по полу.

Синий прижался спиной к боковине шкафа, стиснув широкий,длиннющий кухонный нож. Дверь распахнулась и тут же громко захлопнулась завошедшим. Белый луч сильного фонаря прошелся по кухне крест-накрест, выхватываяиз полутьмы самые неожиданные предметы. Задержался на распахнутой дверцехолодильника. До двери от их укрытия было не так уж и далеко, метров пять…Вадим беззвучно толкнул Синего в плечо указательным пальцем, потоммногозначительно провел им по горлу. Синий прижал палец к губам, поднял ножповыше, сгруппировался…

И тут от двери послышался насквозь знакомый, визгливый,сварливый, исполненный гнусненького охотничьего азарта голос тетки Эльзы:

– Ку-ку, соколики! Застукала!

Сердце превратилось в застывший комочек чего-то полужидкого.Вадим едва не заорал во весь голос. А тетка Эльза продолжала – медленно, срасстановкой, сладострастно:

– Вилли, бесстыжие твои глаза, я ж знаю, что ты тамокопался! А кто с тобой? Ганс, поди? Я давненько поняла, что вы, умельцы, ключиподобрали! Коньячок-то убывает… Хоть и понемножку. Ох, пора доложить геррукоменданту… Тревога в лагере, а они под шумок по ящикам лазят… Выходите оба,все равно мимо меня не прошмыгнете! Ку-ку! Я иду искать, кто не спрятался, я невиновата…

И зашаркали грузные шаги. Луч сильного фонарика металсявправо-влево, тетка Эльза приговаривала:

– Цып-цып-цып… Ни стыда у вас, ни совести, там побег, а онивместо…

Синий прянул из-за шкафа, занеся нож. До Вадима донеслоськороткое оханье, секундная возня, потом нечто тяжелое грянулось об пол так, чтоот сотрясения приоткрылась хлипкая фанерная дверца ближайшего шкафа. Лучфонарика описал кривую, кувыркнулся. Погас. Потом послышался голос Синего: