Но на самом деле я не просто хотела сделать себя красивее. После тяжелейшего труда, вложенного в похудение, я все еще была недовольна своим телом. Единственный способ справиться с этим — удалить избыточную кожу. Я не могла найти ни одной причины, чтобы оставить ее на себе в двадцать три года. Я посоветовалась с мамой и Дэниэлом — оба поддержали меня. После тщательных раздумий, взвесив все «за» и «против» такой сложной операции, я решила все же ее сделать. Мама оплатила операцию, сняв деньги со своего пенсионного счета.

В конце августа, пасмурным пятничным утром, я проснулась в послеоперационной палате, услышав мамин голос.

— Малышка, все закончилось. Тебе сделали операцию.

У меня сильно кружилась голова. Я чувствовала невыносимую тяжесть, вес, сдавливавший все мое тело.

После восстановительного дня в больнице меня выписали домой. Следующие несколько дней вышли очень болезненными. На второй день дома я сказала маме:

— Это хуже, чем я представляла.

— Милая, — ответила она, — это ты еще не рожала.

Едва подумав об этом, я вздрогнула. Мне на живот словно положили огромный булыжник, и он не давал мне двигаться, медленно раздавливая под собой. Дышала я неглубоко и с трудом. В основном я неподвижно лежала в постели, выбираясь только в туалет. Вылазки эти были довольно трудными, потому что из-за притупленных ощущений в туловище было почти невозможно двигать мышцами живота и таза. Я чувствовала сильнейшее напряжение, натяг в том месте, где мне зашили бедра. Болеутоляющие, которые мне выписали, помогали, но от них меня тошнило. А когда меня рвало, то спазмы были такими сильными, что я боялась, что разойдется шов на животе. Дренаж, пришитый к коже, тоже был тошнотворным зрелищем; по трубкам текла отвратительная слизистая жидкость, скапливавшаяся где-то внутри меня. Два раза в день мама и Пол снимали их для прочистки — грязная работа, выполнять которую мне было очень неудобно у них просить.

После первых нескольких тяжелых дней недели восстановления прошли быстро. Целый месяц я носила на животе тугой бандаж. Еще больше времени потребовалось, чтобы мне стало комфортно дотрагиваться до живота — чтобы я вообще хоть что-то начала чувствовать в том месте. Прикосновения к животу казались слабыми и далекими, словно между кожей, которой пальцы касались снаружи, и внутренностями возник какой-то прочный барьер.

В зеркало по-прежнему было тяжело смотреться, но по другой причине. У меня был глубокий красный шрам в форме улыбки на животе. А на бедрах, в том месте, где они встречаются с тазом, алела линия разреза. Тем не менее, несмотря на хорошо заметные шрамы, мне было куда комфортнее видеть мое тело. Там, в зеркале, я видела все, ради чего трудилась. «Я сделала это», — думала я. Несмотря на все изъяны, я заслужила это тело, оно было моим. Удалив лишнюю кожу, я наконец избавилась от чувства незавершенности. Операция отвязала меня от болезненного, большого прошлого.

И я уважала все, что осталось.

Когда снова настала зима и мое тело вылечилось, я вернулась в кино. Лори позвонила в один из февральских вторников и спросила, не хочу ли я поработать вместе с ней над фильмом в Филадельфии. Едва позволив ей закончить вопрос, я воскликнула «Да!».

Я практически увидела, как она улыбается в трубку.

— Отлично! А ты можешь приехать туда через неделю?

Э-э-э, нет.

— Да! — произнесла я вслух. Повесив трубку, я тут же позвонила Дэниэлу, который уехал на турнир по покеру в Коннектикут. Он даже «Алло» сказать не успел, как я уже выпалила:

— Я поговорила с Лори. Нам нужно переехать в Филадельфию. В конце недели. Как тебе такой вариант?

Как часто бывало, он немного помолчал, потом спокойно ответил:

— Малышка, продышись сначала.

Я глубоко вдохнула, благодарная за напоминание.

— Так, хорошо. А теперь рассказывай.

Я рассказала ему все, что знала о фильме, на съемках которого согласилась работать.

— Это романтическая комедия Джеймса Брукса с Риз Уизерспун, Оуэном Уилсоном, Полом Раддом и Джеком Николсоном. Лори хочет взять меня своей личной помощницей в художественный отдел в Филадельфии. Я сказала, что могу приступить к работе в этот понедельник.

Он, по-моему, молчал целую минуту, прежде чем ответить:

— Ну, хорошо, но…

Я боялась каких-нибудь рациональных аргументов против. Мы, конечно, обсуждали, не стоит ли наконец съехаться, но не настолько быстро.

— …Придется немало поработать, — закончил он.

Мне так нравилось, что его спокойствие сдерживает мое маниакальное возбуждение, при этом не душа его в зародыше. Я затараторила в трубку, расхаживая взад-вперед по спальне и решая, что брать с собой.

— Я закажу грузовой прицеп в компании U-Haul. Думаю, нам десятифутового вполне хватит, правильно? В общем, я до завтра могу уже упаковать вещи. Надо только отменить абонемент в спортзале, узнать, сможет ли мама в пятницу взять выходной, и… ну, вроде бы и все. Так жаль расставаться с Кейт. Боже, как я буду по ней скучать.

Он перебил меня:

— Эй, эй, полегче. Я не знаю, смогу ли вот так взять и сорваться с места. Мне сначала надо еще разобраться со съемной квартирой. Возможно, я не смогу приехать к тебе сразу.

Ненадолго задумавшись, я сделала глубокий вдох и тихо сказала: «Пожалуйста».

Я ждала, пока он скажет хоть что-нибудь. Я слышала, как он дышит, размышляя над всем этим. Наконец, я услышала:

— Мы поедем. Я сделаю все, что смогу.

— Спасибо, спасибо, спасибо, спасибо, спасибо! — слова полились из меня фонтаном.

Еще до восхода в субботу утром мы уже ехали в Филадельфию, прицепив U-Haul с моими вещами к маминой «Королле». Квартиру я еще не нашла. На самом деле, я вообще еще ничего не планировала. Я только знала, что нам восемь часов ехать на юг, а с восьми утра в понедельник мне снова работать на съемках. Дэниэл, все еще разбиравшийся с незаконченными делами в Бостоне, должен был приехать в нашу еще не найденную квартиру в Филадельфии через неделю.

Каким-то образом за два дня мне удалось найти квартиру, подписать договор аренды на шесть месяцев, купить кровать, диван и содержимое местного супермаркета. Все это мне удалось благодаря Дэниэлу, который выслал мне достаточно денег, чтобы заплатить за съем квартиры вперед, тем самым ускорив процесс, который обычно длится дольше одного уик-энда. Лишь когда несколько лет спустя я окончательно с ним расплатилась, я смогла его наконец по-настоящему отблагодарить.