– Она мне не нужна. – Снова вытерла глаза и попыталась унять дрожь. В толстенной овчинной куртке, наверное, жарко, как в тостере.

– Прости, что я назвал тебя сумасшедшей.

– За что прощать? Это правда. – Я сильнее сжала колени и подтянула их выше. – Я, вероятно, закончу жизнь в больнице вместе с твоей мамой.

– Нет, не закончишь. – Казалось, он доведен до белого каления. – Твои родители…

– …уже пришли к такому решению.

Это остановило его. Майлз замолчал.

– Так что забирай свою кретинскую куртку, иначе сам замерзнешь без нее. Какой процент жира у тебя в теле? Минус ноль – у-у-у.

Он встал на колени и набросил куртку мне на плечи. Не глядя на меня, запахнул ее поглубже и сказал:

– Давай пойдем.

Он протянул мне руку, и я взяла ее, другой рукой натягивая на себя куртку.

Странно, но Майлз не выпустил мою ладонь, когда мы вернулись к грузовику. В качестве эксперимента я немного сжала его ладонь. Он ответил тем же. Старикашка суетился у капота. Увидев меня в куртке Майлза, он улыбнулся.

– Похоже, у вас аккумулятор сдох, – сказал он. – Я меня есть провода для прикуривания, сейчас заведем.

Мужчина открыл капот своей машины, достал из багажника пару проводов, и, руководствуясь его инструкциями, Майлз вместе с ним приступил к делу. Я почти заснула стоя, и, когда пришло время ехать, Майлзу пришлось выводить меня из ступора.

– Еще раз спасибо, – сказал он пожилому мужчине. Голос у него был слабый и будто ломкий.

– Мне это не составило труда. – Мужчина улыбнулся и помахал нам на прощанье, убирая провода для прикуривания. – Хорошо провести остаток вечера, ребята! – Он сел в свою машину и уехал.

Майлз смотрел ему вслед, между его бровями залегла неглубокая морщинка.

– Что не так? – спросила я, держась одной рукой за ручку дверцы. Майлз помотал головой.

– Да ничего, я просто… – Он издал странный, раздраженный звук, его плечи слегка поникли. – Он заставил меня вспомнить об Опе. – Он обошел грузовик и сел на водительское место.

– Ой, подожди! – Я стянула его куртку, забралась в кузов грузовика и протянула ему ее через сиденье. – Серьезно, твои губы становятся синими. А так тебе будет хорошо, – добавила я, когда Майлз запротестовал. Он с фальшивым неудовольствием снова надел ее.

– Он сказал, чтобы я отдал куртку тебе, – сказал Майлз после минуты вглядывания в ветровое стекло.

Я хотела было пошутить на эту тему, потому что каждому не мешало бы преподнести уроки хороших манер, но потом увидела выражение его лица.

– Поехали, – тихо сказала я. – Мы, должно быть, уже недалеко от дома, верно? – Майлз кивнул, и грузовик тронулся с места.

Через двадцать минут мне пришлось начать говорить для того, чтобы Майлз не уснул за рулем. Мою продолжительную лекцию о Наполеоновских войнах (одна из любимых тем Чарли) скоро оборвали знакомые улицы города и то, что я могу назвать только посланием Бога.

Вывеска «Мейджера».

– Остановись на минутку, – попросила я и обернулась посмотреть на магазин.

– Что?

– Нам надо зайти в «Мейджер».

– Зачем?

– Поверь мне, нам надо зайти в «Мейджер». Подъезжай и паркуйся.

Он въехал на стоянку и подогнал машину к дверям как можно ближе. Мне практически пришлось вытащить его из кабины и втащить в магазин.

– Да я здесь все время вкалываю, – ныл Майлз, зевая. – С какой стати останавливаться?

– Когда ты устаешь, то становишься совсем ребенком, тебе известно об этом?

Я потащила его к отделу деликатесов. Его коллеги провожали нас странными взглядами. Майлз помахал им рукой. Центральный проход был пуст.

Майлз чуть не врезался в аквариум, когда я остановилась перед ним. Он моргнул, посмотрел вниз, потом на меня.

– Это аквариум с лобстерами, – сказал он.

Я сделала глубокий вдох. Теперь или никогда.

– Это тот самый аквариум с лобстерами. Твоя мама сказала мне, что ты помнишь.

Майлз снова взглянул на аквариум, в его очках отражалась вода. Сначала я решила, что была неправа, что вероятность слишком маленькая, что права была моя мама и все это я выдумала. Но потом он произнес:

– Ты часто такое вытворяешь?

– Нет, – ответила я. – Только сегодня.

Уголок его рта дернулся:

– Ты пахнешь лимонами.

Я поднялась на цыпочки.

Он повернулся ко мне, его руки нашли мою талию, а губы соприкоснулись с моими губами, словно он был готов к этому моменту.

А вот сказать, что я была готова, совершенно невозможно.

Я не была готова к эмоциям, к тому, что его длинные прохладные пальцы проберутся мне под куртку, толстовку и рубашку и сожмут бедра, оставляя неровности на моей коже. Все вокруг нас исчезло. Майлз застонал. Мои губы запульсировали. Жар. И как только я его не замечала? Он пронизывал слои одежды, разделявшие нас.

Я отпрянула. Он тяжело дышал и смотрел на меня тревожными, голодными глазами.

– Майлз.

– Прости. – В его более хриплом, чем всегда, голосе я не расслышала ни малейшей вины.

– Нет… я… хочешь поехать ко мне домой? – спросила неожиданно я.

Какой-то момент он сомневался; в глазах Майлза я читала, что он пытается разобрать смысл моих слов. У него это заняло больше времени, чем математическое уравнение или упражнение по языку. Те он выполнял в считаные минуты. Эта задача потребовала напряжения всего его мозга.

Мне пришлось поверить, что он такой родился: с этой сумятицей в голове, неспособностью понимать людей, потому что альтернативой было, что его заставили поверить, будто никто никогда не предложит ему ничего подобного, и когда это случилось, он растерялся. Это было грустно.

– Ты… ты хочешь сказать? – наморщил он брови.

– Да.

Его дыхание остановилось.

– Ты уверена?

Я позволила пальцам прогуляться по ремню его брюк.

– Да.

По дороге к моему дому мы не разговаривали. Костяшки пальцев Майлза, лежавших на руле, были совершенно белыми, и каждые несколько секунд он смотрел на меня. Я знала это, потому что не отрывала от него взгляда. По животу прошлось какое-то странное чувство – полувозбуждение, полуужас. Когда мы въехали на подъездную дорожку и стали расстегивать ремни, я придержала его.

– Подожди. Я пойду первой. А ты отъедешь немного по улице и вернешься к дому пешком. Знаешь мое окно?