Девочка.

На улице заорала сирена, замигали огни, а потом резкие звуки эти начали отдаляться.

«Увезли», — догадалась я, радуясь и этому факту, и тому, что я в принципе всё еще способна думать.

Прогресс на лицо.

— Тебе больше ничего не угрожает, — прочитала я скорее по его губам, чем услышала.

И морщинка в уголке рта. От улыбки. Кто бы мог подумать, что это может быть настолько красиво. Крошечный недостаток, делающий идеальное, скульптурное лицо — живым.

– Ты мне веришь? — спросил он и покровительственно накрыл мою руку своей.

Ощущение было каким-то неполным. Непривычно мягким и пустым. И я оторвалась от увлекательного зрелища — морщинки в уголке рта господина маршала, чтобы понять, с чем связана моя почти спокойная реакция на это прикосновение.

Понятливо хмыкнула — ладонь старшего Холда была перебинтована.

Острый наградной знак. Кровь. И взгляд, от которого и металл бы расплавился.

Девочка?

Я вскинула голову и твердо ответила господину Николасу:

— Нет. Я никуда не поеду.

Он нарочито громко вздохнул и покачал головой.

— В особняке твой обожаемый Кристос и другие слуги, — вкрадчиво продолжил мужчина.

Значит, и о моей дружбе с дворецким господину маршалу тоже известно.

— Нам ведь больше ничего не угрожает?

— Меня ждет император, — чуть улыбнулся маршал, — полагаю, во дворце я останусь до самого утра, и мне бы хотелось, чтобы вы были под присмотром.

Столько заботы. Столько сочувствия.

И эта морщинка…

Кристосу я была бы сейчас очень рада. Он налил бы мне чая и наверняка накормил. Каждый раз удивляюсь, как ему это удается? Кормить меня на моей же кухне.

Могла я ошибиться? Могла выдавать желаемое за действительное? Стыдно — влюбиться в опекуна. Гораздо приятнее обвинить его в собственных чувствах.

— У нас есть охрана, — без былой уверенности прошептала я.

Вздохнула. Пожалуй, действительно могла. Он ведь рядом. Всё еще держит за руку и уговаривает, будто ребенка.

Собралась с духом и посмотрела в его глаза.

Девочка.

Лжец!

Не нужно выходить в серый мир, чтобы увидеть огонь. Вот он, напротив.

Я поджала губы. Холд невесело хмыкнул. У меня снова застучало в висках, а он опустил голову и поцеловал мои руки.

Пальцы сами нашли эту чертову морщинку.

— Как знаете, — легко поднялся господин Николас на ноги. — У меня больше нет времени на уговоры.

Он ушел. Быстро и не оглядываясь.

Облегчение и сожаление — вот, что я почувствовала. И я не знаю, что было сильней.

Растеряно посмотрела по сторонам. Лиззи не было в комнате. Зашла в мою ванную, или спустилась к себе? Не важно, а мне бы точно не помешало освежиться.

И смыть его поцелуй.

В моей ванной Элизабет не имелось, зато имелось окно, о наличии которого я забыла. На улице было темно, в квартире напротив, как обычно, не горел свет, но я не стала закрывать ставни просто потому, что не хотела привлекать к этому чье-либо внимание. Прикрыла за собой дверь и встала к ней спиной, давая глазам привыкнуть к темноте.

Здесь меня вряд ли можно было увидеть с улицы. Даже через бинокль.

Ныл живот, болела грудь, но ощущения были терпимыми. Даже странно. Или я мало нервничала?

Тихо рассмеялась. Я вообще — молодец! Отказала Холду! Хотя, он не так чтобы настаивал, и это дает надежду, что и дальше все будет как прежде.

Подошла к раковине и включила воду. Тщательно намылила руки. Смыла пену.

Будем видеться пару раз в году. При свидетелях. Лучше бы при Диане. Ему-то жена не мешает, а мне её присутствие на встречах с Холдом-старшим однозначно поможет вправить мозги.

И всё будет отлично!

Вода была ледяной, но даже это не помогло избавиться от впечатавшегося в память и кожу ощущения.

Никаких секретарей!

— Ана, ты тут? — спросила Лиззи и не стала ждать ответа, а распахнула дверь.

Замка в моей ванной не было. Зачем он при закрывающейся спальне?

Яркий свет резанул по глазам. Я невольно обернулась на расшторенное утром окошко. Выключила воду и почти бегом вышла к подруге. Не знаю, наблюдал ли кто-то за тем, что происходит в моей ванной или нет, но мне чудилось чье-то пристальное внимание. И ощущение чужого взгляда неприятно щекотало спину.

— Не пугайся, внизу сегодня будет дежурить охрана, — предупредила меня Элизабет.

— Хорошо, — кивнула. — Может, останешься у меня? Кровать большая, и места нам хватит с лихвой.

Закроем глаза и, взявшись за руки, будем болтать обо всяких глупостях. Ты расскажешь мне о последней лабораторной, я — об очередной дурацкой шуточке Тедди.

Две подруги, почти сестры.

И нет между нами секретов.

Господин Холд — лишь твой вечно занятой отец, которого ты и сама не знаешь. За окном — сонные улицы дорогого квартала столицы. Завтра — выходной, и Кристос придет с самого утра. Принесет твоих любимых пирожных и письма от Дианы, а если повезет, то и от Ральфа и мамы.

И все мы — обычные люди, протестов больше не будет, и никакой магии — нет.

Мечты.

— Конечно. Я и сама хотела тебе это предложить, — расцвела Лиззи. — Пойду, принесу свою подушку.

— И тапочки, — выразительно посмотрела на её ноги.

— Прости, — она ойкнула и скинула уличную обувь. Взяла туфли в руки и, широко улыбаясь, сказала: — и тапочки!

Наши ожидания не всегда совпадают с реальностью. К сожалению ли, к счастью? Сложно сказать, но лично я склоняюсь к первому варианту.

Я угадала на счет Кристоса. Он действительно пришел с самого утра с пирожными и письмами. Жаль, из Эдинбурга писем не было.

Весь день мы не выходили из дома — охрана не позволила мне даже выглянуть за порог, и я поняла, что зря всё это время отказывалась от телевизора. Так мы могли хоть что-то узнать.

За день городские службы избавили нашу улицу от последствий вчерашней прогулки по ней белых и их антагонистов. Даже разбитые стекла умудрились заменить. Вот это скорость. Ни осколка, ни пятна краски, ни единой листовки.

Не то, чтобы я не знала, к чему они призывали.

"Выборная власть" — будто мало им примера бывшей Саксонии. Те тоже навыбирались.

"Равные права" — о каком равенстве может быть речь в капиталистическом обществе?

"Уменьшить налоги и повысить социальные выплаты" — тут вопросов нет. Дело хорошее. Только за чей счет?