берегов реки, хрустальные горы. Воздух был абсолютно неподвижным. Пока я приходила в себя, из-за горы показался край солнца, хрусталь вспыхнул. По горам, потом по башням плотины и, наконец, по полю побежала дрожащая радуга. Там, где она касалась земли, иней таял, мгновенно превращаясь в огонь.

Ветры пришли в движение. Я успела спрятать лицо в шарф – иначе меня обожгло бы морозом. Так я сидела довольно долго, пока буря, возникшая из-за резкого перепада температур, не прекратилась.

Еле двигая оледеневшими конечностями, я доползла до кострища.

Остатки воды в бутылке замерзли. Я пожулькала пластик, пытаясь выдавить из этого айсберга несколько капель.

– Сейчас все растает, – зевая, сказала Аделаида, высовывая голову из палатки. – Днем будет хорошая погода… А вы знаете, как называется это место, где мы с вами сейчас находимся?

– Как?

– Поляна дураков.

– Почему?

– Понятия не имею. Но так у нас говорили.

Мы позавтракали, собрались и двинулись к месту впадения реки Маашей, которую Аделаида, в отличие от журналиста Кости, называла Мажоем.

Я безостановочно зевала, Аделаида, чувствуя угрызения совести за то, что идет налегке, пыталась меня развлекать краеведческими лекциями.

– Вон Мажойский каскад! – периодически вскрикивала она. – Очень сложный маршрут! Но я проходила! Пятнадцать порогов прошла. А вы знаете, что я знала Михаила Колчевникова?

– Да ладно? – вяло удивлялась я.

– Ну! Я же тоже из Томского университета! Вы, вообще, знаете, кто такой Колчевников?

– Только в общих чертах…

– Это наша местная легенда. Он первым прошел все эти пороги! А несколько лет назад погиб на Катуни. Хороший был человек…

За такими познавательными историями мы дошли до Мажоя – он сразу определялся своей молочной водой – и наконец отошли в сторону от Чуи.

Удивительно, но чем дальше мы шли, тем больше людей встречали. На берегах возились бесконечные туристы с байдарками, слышался смех, крики, валялись алюминиевые банки и обертки от шоколадок. Я снова подумала, что прийти в секту «Белуха» мог любой человек.

Пройдя еще часа два, мы свернули от реки по грунтовой дороге в сторону леса. Спустя метров пятьсот дорога неожиданно уперлась в огромную кучу песка. За ней высилась еще более огромная куча какой-то другой горной породы – типа гравия, только красноватого.

– Дорогу, что ли строят? – удивилась я.

Она рассмеялась.

– Это же и есть заброшенный ртутный рудник.

– Так банально?

– А что вы ждали?

– Ну… Ртутных озер каких-нибудь.

Она искренне испугалась.

– Да упаси господь!

Мы миновали четыре или пять этих куч, наконец впереди появилась россыпь заброшенных каменных зданий. Путь к ним преграждала колючая проволока.

Аделаида смело приподняла один из проводов и полезла дальше.

– А не опасно? – поинтересовалась я. – Может, там ртуть?

– Да какая ртуть. Его купили недавно. Видимо, новый хозяин и обнес. Давайте рюкзак. Мы же не будем обходить. Здесь намного короче.

У рудника сохранилось несколько домов. Один был двухэтажный, с выбитыми стеклами. На его фронтоне красными кирпичами было выложено «1964». Еще дальше я увидела каменную арку, ведущую внутрь холма. На ней красовалась полустертая надпись – «Слава шахтерскому труду!».

Я достала мобильный телефон – здесь даже была связь.

Рудник закончился, мы углубились в лес. Он был похож на подмосковный – ели, сосны, пожелтевшие лиственницы. Уютная дорога по солнечной просеке. Лишь впереди голубели уходящие к горизонту волны холмов.

Еще три часа пути, лес закончился.

И я сразу поняла, что мы пришли на территорию бывшей секты «Белуха».

Перед нами было обширное плато, повернутое к многокилометровым лугам. Долины шли тремя огромными террасами, так что мы сейчас стояли на самой высокой из них. За нижним уступом, почти на горизонте, земля снова поднималась, только уже более резко – мгновенно превращаясь в скалы, за которыми виднелись снежные вершины.

Правый и левый край этого амфитеатра окаймляли леса.

Глаз охватывал все пространство. Ни селения, ни дома, ни дымка, ни дороги. Похоже, единственным обжитым местом на многие километры была верхняя терраса «Белухи». Она казалась краем мира, последним форпостом цивилизации – и одновременно гигантскими подмостками перед еще более гигантским зрительным залом. Невероятной сценой для мистических спектаклей.

«Удачно выбранное место, – подумала я. – Впечатляет даже меня. Молодец Константинов».

Подошла Аделаида. Перед глазами она держала армейский бинокль.

– Вон Марта, – сказала она, показывая мне на крошечную точку в самом конце нижней террасы. – Сюда идет. Часа через два будет. За шишками, наверное, ходила…

– Ничего, что мы тут?

– А что – это ее частная земля, что ли? Константинов здесь ничего не выкупал.

Два часа следовало использовать по умному.

Я огляделась. Вот выровненная площадка перед каменным возвышением. По краям она уже заросла молодыми березками, но совершенно очевидно: именно здесь в лучшие годы собирались члены секты, чтобы послушать проповеди Константинова. Здесь бабы рожали детей. Сюда же в 2004-ом приземлился вертолет с Аполлинарием Ивановым.

В левой части площадки сохранился бетонный фундамент, обвязанный двумя рядами бруса. Возле него валялся потемневший от времени деревянный купол. Некоторые доски в нем уже сгнили или были выломаны, так что купол теперь был щербатый. Вот и все, что осталось от храма, построенного для связи с инопланетянами. В центре храма выросла парочка дрожащих на ветру осин.

За каменным возвышением – остатки кирпичных столбов. Кое-где сохранилась штукатурка, покрашенная в персиковый цвет. Еще дальше – большой оштукатуренный дом с выбитыми стеклами. На одном окне трепещет веселая штора в цветочек. Под окном – надпись синей краской из баллончика: «Вера и Миша из Тюмени. 2009 год».

Внутри дом Константинова оказался полностью пустым. Вынесли отсюда все, что можно, включая двери и полы. Не осталось ни стула, ни кровати, ни тумбочки. Впрочем, бывшая отделка угадывалась: в одном месте на стене я увидела полоску черных виниловых обоев, в ванной на полу остались две бордовые итальянские плитки с золотыми узорами: из тех, что были модными в девяностые. На проводах висел поломанный черный выключатель с золотым ободком. Еще здесь стояла неимоверная мраморная ванна с выкорчеванными кранами. Ясно, что это дорогое чудище не смогли унести. Ванна давала некоторое представление о вкусах Константинова – когда-то это был богатый дом.

Под ногами поскрипывали разбитые стекла.

Я дошла до комнаты с занавеской. Это была бывшая спальня – в изголовье темнел прямоугольник, оставшийся от картины. В углу сбился пух от разорванных подушек. Надо же: карниз сохранился. Тяжелый, латунный, по краям виноградные гроздья с выколупанными камнями. И одна штора – из дорогой ткани с золотой искрой. Как он все это сюда допер?

Я вдруг разозлилась.

Ну, сука! Значит, пока они ели мед с орехами и готовились к