Стивенс сравнивал эти заведения с ХЭЛом, компьютером из книги «2001 год, космическая одиссея», мыслящей сущностью, полностью контролирующей свое окружение.

И именно поэтому, по мысли Стивенса, Университет необходимо убить. Нельзя позволить ему увеличивать свою мощь. Нельзя позволить ему перейти на следующий «уровень», потому что это и является его главной целью. По Стивенсу, период роста от способности ощущать до независимости составляет четыре года – именно то время, за которое обычный студент получает университетский диплом. В конце этого временнóго периода Университет превратится во что-то новое. И оно будет совершенно независимо, свободно от границ кампуса – и практически неостановимо. Будучи бестелесной, невещественной сущностью, оно не будет ограничиваться какими-либо физическими формами. И тогда уже будет невозможно остановить его рост и распространение на какой-нибудь перекресток, торговый центр, жилой микрорайон…

Или на город.

В своей «диссертации» Стивенс отметил, что все три учреждения, о которых в ней говорилось, «умерли» до окончания четвертого года.

Сандерсон-колледж сгорел дотла.

Окхерст-колледж был разрушен до основания ураганом Хьюго.

Спрингфилдский государственный оказался на пути торнадо.

Конечно, все они отстроены заново, но на новых площадках. И поэтому то «счастливое обстоятельство», объединившее дизайн, расположение и окружение старых зданий и послужившее катализатором «жизни» этих университетов, перестало существовать, и его уже не вернуть.

Йен смутно помнил, что несколько лет назад читал что-то о Сандерсон-колледже, но не мог вспомнить ничего об Окхерсте или Спрингфилде.

В конце своей работы Стивенс приводил список наблюдаемых учебных заведений, демонстрирующих «разумные», как он их назвал, тенденции.

Одним из них был университет в Мехико.

А еще – университет в Брее.

Йен посмотрел на затянутое смогом белое небо за окном. Сама по себе теория была очень странная, более дикая, чем содержание многих романов ужасов, которые он в этом семестре проходил со студентами, но что-то в цифрах и выводах Стивенса заставило его задуматься. Никаких доказательств главного тезиса в работе не было, и мало что в ней поддерживало основную мысль об Университете как о живом существе; но хотя сделанные выводы могут быть и неправильными, проявления… хм, Зла невозможно игнорировать. И каким бы ни был его источник, какой бы ни была его цель, во всех трех учреждениях Зло процветало. И продолжает процветать в Университете Бреи.

Зло.

Этого слова в «диссертации» Стивенса не было, хотя он часто упоминал его в разговоре. Что же могло изменить объективный подход автора?

Йен вспомнил о его руке без обручального кольца.

Может быть, один из университетов убил его семью?

В дверь постучали, и Йен буквально подпрыгнул.

Смутившись, хотя этого никто не видел, он встал и открыл дверь. Студент, стоявший перед ним, смутно напоминал ему кого-то, но Эмерсон не знал, преподает ли он у него или просто видел где-то в кампусе. Поэтому Йен надел на себя пустую и безразличную улыбку и спросил:

– Что я могу для вас сделать?

– Меня зовут Джим Паркер; в этом семестре я редактор университетской газеты, и…

– Я вас слушаю, – поторопил его Йен.

– Вы, наверное, меня не помните… – Джим замолчал и покачал головой. – Не знаю, как это сказать, поэтому начну с самой сути. Вы верите в привидения, доктор Эмерсон?

– Я верю в них как в межкультурный, социологический феномен, – Йен нахмурился, – как в элемент мирового фольклора, как в очень мощную литературную метафору. Но если вы спрашиваете, верю ли я в то, что в физическом мире реально существуют привидения и призраки, то, боюсь, должен буду разочаровать вас и ответить «нет».

– У вас нет опыта столкновения со сверхъестественным?

– Нет, – медленно произнес Йен.

– И вы не думаете, что в этом Университете происходит нечто странное?

Эмерсон молча смотрел на юношу, стараясь не обращать внимания на непонятное дрожание в животе.

– Я спрашиваю потому, что не так давно видел этого дядьку, профессора, как мне кажется, перед Нельсон-холлом. Было уже поздно, после десяти. Я только закончил работу над газетой и шел к машине, когда он остановил меня и стал говорить о Зле, захватившем универ, и о том, что мы должны взорвать его. Он посоветовал поговорить с вами – якобы вы знаете, о чем идет речь.

Сердце Йена отчаянно колотилось, но он заставил себя сохранять спокойствие.

– И вы ему поверили?

– Не знаю, заметили ли вы, доктор Эмерсон, – Джим глубоко вздохнул, – но в этом семестре у нас происходит очень много странных вещей. Я уже говорил, что являюсь редактором газеты, и поэтому мне приходится со всем этим сталкиваться. Изнасилования, беспорядки, самоубийства…

– Я это заметил, – прервал его Йен.

– И вам все это не кажется немного… странным?

– Нет, – ответил Эмерсон.

Это слово вырвалось у него еще до того, как он понял, что говорит. Йен собрался было рассказать пареньку все, все, что сказал и написал Стивенс, все, что думал он сам. Джим выглядел интеллигентным молодым человеком, достойным союзником, и, по правде говоря, Йен почувствовал некое облегчение, услышав некоторые из своих сомнений из уст другого человека, пришедшего к схожим с его собственными выводам совершенно независимо.

Но в самое последнее мгновение он закрылся и ушел в себя.

И солгал.

Йен пытался убедить себя, что сделал это ради студента, чтобы оградить его от того, в чем ему совершенно не нужно было участвовать.

Но он знал, что это неправда.

Очевидно, его слова застали Джима врасплох.

– А тот профессор говорил, что вы знаете, что здесь происходит…

– Я не представляю, с кем вы говорили, – продолжал лгать Йен. – И не знаю, кто этот человек.

Паркер взглянул на него, и Эмерсон вновь почувствовал себя ребенком, лгущим маме, – когда ложь и ее мотивы абсолютно прозрачны и видны всем окружающим.

А какие у него мотивы? Он ведь в самом себе не может разобраться. И не понимает, почему солгал этому мальчику. Репутация? Он что, пытается обезопасить себя на тот случай, если инстинкты его подведут? Он ведь никогда не был ханжой и никогда не уходил от прямого ответа. Так зачем начинать?

Нет, здесь что-то другое, гораздо глубже; что-то, что он не понимает и не может объяснить; что-то, с чем он не хочет сталкиваться. И Йен опять натянул на лицо безразличную улыбку.

– Мне очень жаль, – сказал он, – но через двадцать минут у меня начинается лекция, а мне еще надо подготовиться.

– Конечно. – Джим порылся в кармане и достал свою визитную карточку. – Если что-то случится – позвоните. Здесь телефон редакции, а на другой стороне я записал свой собственный.