Угрозу Басмач скорее почувствовал спиной и лишь затем услышал: та самая врачиха, шаркая ногами и с трудом протискивая свое массивное тулово между кроватями, несла средних размеров почти не оббитую эмалированную кружку. В этот момент Басмачу стало искренне жалко Назара. Выковыривать ножом застрявшую в мышце пулю больно. Больно до одури, Басмач это знал не понаслышке. К тому же вполне можно умереть, если не от кровотечения, так от заразы, попавшей в рану, столбняка например.

Умереть от растопленного в горячем молоке бараньего жира с добавлением меда почти невозможно. И именно это жутко пахучее месиво Назару предстояло выпить. Судя по решительно трясущемуся второму или третьему подбородкам врачихи – Басмач посчитать не успел, – придется выпить почти литровую кружку до самого дна. Средство и вправду почти чудодейственное, при тяжелой простуде так особенно. Но пуля в руке всяко лучше.

Буркнув что-то насчет выздоровления, Басмач скривился и пулей выскочил из лазарета. Уже оказавшись за порогом, на улице, вдыхая аромат овечье-коровьего навоза, ему все еще мерещился запах сала с молоком и медом!

Чтобы отвлечься и заняться делом, Басмач отправился инспектировать свои рюкзачные запасы, заодно отобрать и распихать по карманам все, что не сильно нужно себе, но вполне сгодится для обмена: патроны, стародавние супы и драгоценные специи. Последнее не хотелось менять вообще. Где их теперь достать? До ближайшей Индии с ее пряностями хреналион километров, если не больше.

Пока Басмач тормошил, сидя на плоской и прогретой солнцем крыше сарая, свой рюкзак, во дворе чуть в сторонке от огромного хозяйского жилища ставили такую же, но поменьше, стандартных размеров юрту.

Возилось там человек пять. Двое притащили охапку жердей, разложили на земле и стали тянуть в разные стороны. Вытянув, навалились толпой и поставили стоймя, свернули полукругом. Получилась эдакая круглая клетка высотой метра два, и метров пять в диаметре, из связанных между собой жердей, с виду вроде сетки-рабицы. Насколько Басмач помнил еще со школьной программы, эта деревянная «сетка» называлась «кереге», в сущности, будущие стены юрты.

Затем притащили купол юрты – шанырак. Древний символ практически всех степняков, прочно ассоциирующийся с небом, восходящим солнцем. Уронить шанырак, или не дай Бог перевернуть – жди большой беды. Басмач поскреб заметно отросшую бороду – любые приметы он страшно не любил. Не то чтобы не верил, но относился с нескрываемой почти враждебностью. Купол тем временем подняли на шестах над установленными стенами «кереге» и водрузили точно по центру будущей юрты на опорный столб – это самое сложное, дальше уже легче. Парни явно помоложе, вскарабкавшись, увязывали согнутые жерди между куполом и стенами. Гнутых палок было много, увязывали долго. Басмач откровенно зевал, глядя на их работу.

Прошло наверное с полчаса, Басмач, пригревшись на солнышке, даже подзадремать успел. Когда проснулся, уже ставили дверь. Причем ставили не туда, куда положено. А положено на восток. Хотя, какая ему разница? Правильно, никакой. Все одно, просто дверь, в какую бы сторону ни смотрела. Решетчатая конструкция, практически скелет юрты, смотрелись уже вовсе не набором жердей и веревок, а почти зданием.

Когда юрту стали накрывать полосами войлока, Басмач уже не смотрел, надоело. Главное спать есть где, кошма из овечьей шерсти не даст замерзнуть, хотя без печки будет прохладно. Басмач поставил себе мысленно зарубку разжиться у гостеприимного хозяина буржуйкой. Или, на худой конец, самому сложить очаг. Правда, толку от него будет меньше, а дыма больше.

Басмач прогуливался по стойбищу, ощущая на себе неназойливое внимание местных. С расспросами не лезут, в драку тоже не нарываются: занимаются каждый своим делом. В какой-то момент ему показалось, что все эти люди под контролем. Возможно такое? Да, наверняка. Хозяин мутант, причем мозгокрут. Может он своих людей на коротком поводке и не держит, но что подстегивает да придерживает, наверняка. Степняки народ вольный. Собрали нехитрые пожитки, сгрузили на лошадей или меж горбов верблюдам и ищи их с ветром в степи. Жизнь кочевого народа всегда зависела от животных, скотины. Куда стадо, туда и хозяева. Оседлости почти нет, только если зимовка, да и то…

Ноги вынесли Басмача на местную кухню. Судя по тому, что вокруг узких столов под навесом ютилось пять-шесть пастухов в войлочных куртках, для хозяина тут не готовили. У сложенной из разнокалиберного кирпича и камня-плитняка печки с высоким дымоходом верховодила сухонькая старушонка, в темно-синем халате с замысловатым узором, замотанная в удивительно белый платок. Причем платок, начинаясь на шее, заканчивался подобием тюрбана на голове. Еще пара женщин явно моложе, метались туда и сюда, разнося чашки и плошки к столам.

– Салеметсезбе, апай[7], – чуть с поклоном поприветствовал старушку Басмач.

– Амансызба, – едва отвлеклась женщина от готовки. В чане что-то аппетитно булькало, поднимаемые со дна черпаком, на поверхность всплывали куски мяса, желтые зерна кукурузы, нарезанная мелкая картошка. Суп не суп, непонятное варево. Но сидящие за столами вполне себе уплетали и вроде не жаловались.

Басмач, видимо, как-то уж слишком засмотрелся на булькающее в казане, что старушка-повариха, протараторив что-то себе под нос, – из которого Басмач понял только слово «тамак», то есть еда, – зачерпнула полную миску и протянула, добавив на ломаном русском:

– Ешь, сынок.

Уговаривать дважды не пришлось. Если в юрте у хозяина-мутанта кусок не лез в горло, то здесь, на открытом воздухе вполне даже захотелось поесть. Поблагодарив и приняв увесистую алюминиевую миску, Басмач, прихватив и кусок пресной лепешки, устроился неподалеку под навесом. Походная ложка чертиком выпрыгнула из набора мультитула. Варево па́рило, в нос шибал сытный мясной запах. Шутка ли дело? Это вам не зажаренная до хруста крысятина, а полноценное первое блюдо! Практически роскошь.

Басмач зачерпнул ложкой, подул, попробовал.

На вкус суп был так же, как и на вид: просто перемешанные овощи и мясо. Сытно, наверняка. Но почти безвкусно. Соль – да. Лук? Ну, лук, явно обычный, домашний, плавал мелкими полукольцами и на вкус еды не влиял. Чего-то явно не хватало. Порывшись в кармане плаща, бородач извлек на свет пакетик вощеной бумаги неопределенно-бурого цвета с почти карандашным изображением стручка перца и надписью «Перец душистый» – простейшая приправа, в избытке хранившаяся в закромах любой хозяйки лет двадцать назад.

Кто бы стал запасать обычную приправу мешками? Никто, правильно. Чуть что, в первую очередь затаривались солью, спичками, консервами, макаронами. А про перчик с лаврушкой как-то забывали. Зря.

Басмач надорвал пакет. В нос тут же ударил душистый и ядреный аромат молотого перца. Зажмурившись и смачно чихнув, чуть не расплескал еду.

Есть мнение, что коньяк с годами становится только лучше, букет сложнее, вкус тоньше. Наверняка годы, проведенные в схроне деда Усмана, конкретно этой пачке перца позволили набрать звезд явно за два десятка.