– Я присоединюсь через сорок минут, – отозвался Крейден. Нажал на кнопку, коробочка перестала вещать.

Ко мне он повернулся с тяжелым взглядом, кивнул на телевизор.

– Ситуация усугубилась. Стала небезопасной.

Об этом я успела догадаться.

– Действовать надо быстро. Завтракай. После я отвезу тебя к отцу.

– Он на работе…

– Он дома. И ты нужна ему.

О завтраке речи идти не могло – кусок в горло не лез.

Впервые на моей памяти Форстон вывел из гаража мотоцикл – обтекаемый, тяжелый и маневренный. Почему мотоцикл? Может, так быстрее? На Крейдене черная кожаная куртка, темная водолазка под горло, плотные джинсы. Будь у меня шанс, я бы, прежде чем оседлать стального коня, полчаса фетишила на «наездника», но времени было в обрез.

– Возьми вот это. – Крейден смотрел на меня странно, как змея, как питон. Взгляд зеркальный и холодный, но холод внутри серых глаз не для меня, для кого-то еще. Он протянул мне необычный на вид пистолет. – Пускай в дело в случае опасности. Он не убьет, отключит на сутки. Зарядов восемь, предохранитель – этот рычаг.

День серый, мрачный; внутри страх. Уже не такой сильный, когда эта война была «только моей», но все же неприятный.

– Используй против кого?

– Все поймешь. Отцу передай, чтобы поставил вокруг дома отряд Миротворцев.

– Он…

– Убеди.

– Хорошо, – кивнула я, ощущая непривычную тяжесть пистолета. Куда его, за пояс? В карман?

– А теперь хватайся.

Он постучал себя по талии, надел зеркальный шлем, мне протянул второй.

Почему не машина, стало ясно на мосту, где утрамбовалась пробка. Никогда прежде я не путешествовала с утра в эту часть города или из нее, не видела вереницы стоящих друг за другом автомобилей, автобусов, грузовиков, не слышала недовольного гула клаксонов. Кто-то ругался матом и размахивал руками, кто-то отрешенно сидел в кабине, уткнувшись взглядом в телефон, кто-то курил рядом с распахнутой водительской дверцей.

Форстон тёк.

Я не знаю, как это объяснить, но он знал, где эти самые дверцы могут преградить нам путь и заранее менял полосу. Двигался быстро, несмотря на тесноту, вилял плавно, иногда проносился так тесно от машин, что я испуганно жала колени к крупу.

И да, он выиграл время.

Высадил меня за проулок от дома, пояснил:

– Будь на телефоне. Из особняка не выходи, отцу не позволяй. Я приеду, как только решу дела.

– Приедешь ко мне?

«К нам с отцом?»

– Да. Предварительно сообщу.

И он, совершенно спокойный, будто жил в военных действиях, будто привык к ним, приласкал мое бедро в районе зада ладонью. Втянул воздух – жаль, мол, что утром занимаемся «не тем». И мне вдруг стало понятно, что военные дроны для него – плевое дело. Он живет в ситуациях, когда эти самые невидимые военные дроны спереди, сбоку, сзади. Он сумел в этом расслабиться.

*

Они вчетвером стояли у нашей входной двери – незнакомые мне девки и парни (очередные повстанцы), – и отец ругался: – Я не позволю войти вам в дом!

– Мы только посмотрим, – гнусавый неприятный голос.

– Вилора отсутствует. Вот когда она придет, сама разберется, желанные вы гости или нет.

«Он смотрел новости? Он их не смотрел? И почему не ушел на работу?»

Война так война. Волосы на моем загривке встали дыбом, стало ясно, зачем нужен пистолет.

– В чем дело? – бросила я неприязненно, и сразу четыре тела и головы развернулись в мою сторону.

Эмблемы «Скатов». Кто придет следом – «Киты», «Орланы», «Бэшники»?

– О, явилась. – Великовозрастный парень с прыщавым лицом прищурился. – Пусти-ка нас, проверим твой гардероб.

– С чего бы?

– Нет ли в нем кофточки, которую показывали в утренних новостях. Может, есть? Твоя ведь? Или ты успела от нее избавиться?

– Валите отсюда.

– Да не успела бы она, – ввинтился другой. – Ночью была, наверное, с этим…

– Мы на минуту, – девчонка лет семнадцати с густо накрашенными ресницами моргнула почти невинно.

– Плохо слышали?

– Мы все равно войдем, – озлобился прыщавый.

«За меня, вероятно, обещали награду».

– Нет.

Что-то хотел сказать отец, но я вытащила из-за пояса ствол. И батя побледнел.

– Считаю до трех…

Я умею пугаться, как любая девчонка. Но за моей спиной, пусть сейчас и невидимый, стоял наездник с мотоцикла. И его холодный взгляд, который мне удалось передать.

– Один.

– Она блефует…

– Два.

– Че, опупела, что ли?

Они не знали, шучу я или всерьез. Наверное, я сама не знала тоже; девчонки попятились первыми. Шли бы домой, учили уроки.

– Три.

Я бы не выстрелила, если бы прыщавый ублюдок не выкинул вперед руку, силясь не то ударить, не то схватить. А так, без раздумий, сразу на спусковой крючок – хорошо предохранитель сняла заранее.

Никто не ожидал странного заряда, электрического. Не такого – дугой, – как у шокера, но отделившегося от дула, впившегося в несговорчивого «ската», как шаровая молния. Прыщавого затрясло, как на смертном стуле. Тело повалилось на траву; остальные попятились.

Дуло нацелилось на следующего.

– Есть еще желающие?

Они семенили к забору, стараясь не бежать, чтобы не позорно, чтобы не как школьники.

– Что мы с ним…

– Заходи в дом, закрывай дверь.

Прыщавый пусть прохлаждается, на земле не так холодно. Собственно, если подхватит пневмонию – не мое дело.

Отец, прежде чем замуровать наш вход, какое-то время смотрел на обездвиженного гостя.

Он был растерян, он был слаб, кажется, он даже с утра похмелялся. Возможно, не спал всю ночь и потому не отправился на работу – не мог допустить, чтобы служащие лицезрели его в таком виде. Если батя и не забыл о собственных словах «домой не возвращайся», то напоминать мне о них не стал.

– Почему они… что им было нужно?

Рубашка мятая, брюки тоже. Спал он, что ли, в одежде?

– Ты не смотрел утренние новости?

– Пропустил.

– В них появились фото, которыми Алия шантажировала меня. Лица замазаны – пока, – но одежду видно. «Гости» пытались вычислить меня по кофте.

Теперь я разговаривала, как Крейден утром со мной, – четко и лаконично.

– Кэвендиш звонил, – изрек батя невпопад, опустился на край дивана, – сказал, что акции моей компании падают в цене… Вот… почему.