этап допускал два равноправных варианта выполнения задания, что позволяло нам одновременно исследовать сотрудничество, терпимость и социальное научение; проводя эксперимент в группах, мы создавали предпосылки для распространения между участниками решений задачи каждого уровня.

Скорректировав размеры ящика для испытуемых разных категорий, мы провели, меняя условия, этот эксперимент в небольших группах детей, шимпанзе и капуцинов{730}. Если конкретнее, в тестировании участвовали восемь групп трех-четырехлетних детей из трех шотландских детских садов, восемь групп шимпанзе разного возраста из исследовательского центра в Техасе{731} и две группы капуцинов из научного центра в Страсбурге{732}. Целей у нашего исследования было две. Во-первых, мы хотели установить, способны ли дети, шимпанзе и капуцины на кумулятивное культурное научение, то есть будут ли появляться и распространяться в группах решения заданий второго и третьего уровня сложности{733}. Во-вторых, если этого не произойдет, нам хотелось бы понять почему. Таким образом, мы намеревались проверить гипотезы, объясняющие, почему способность к созданию кумулятивной культуры присуща, судя по всему, только человеку.

Эксперимент Льюиса принес четкие и ясные результаты. За 30 часов, в течение которых выполнялось задание в каждой из четырех групп шимпанзе, только один испытуемый из 33 добрался до третьего уровня{734}. Как показали дальнейшие эксперименты, не особенно улучшило эти показатели и появление шимпанзе-демонстраторов, заранее обученных выполнять задания на всех трех уровнях сложности. Хотя обученные шимпанзе раз за разом виртуозно показывали правильное решение, в группе оно так и не распространилось. Такая же картина наблюдалась у капуцинов, у которых за 53 часа до третьего уровня не добрался ни один из испытуемых и только двое дошли до второго. У детей же все обстояло совершенно иначе. За гораздо более короткий срок взаимодействия с устройством (всего 2,5 часа) не меньше двух испытуемых доходили до третьего уровня в пяти группах из восьми, а в шести группах очень многие справились с заданиями на втором и третьем уровнях. Дети, в отличие от шимпанзе и капуцинов, показали результаты, которые, безусловно, свидетельствовали о существовании кумулятивного культурного научения.

Что же делали в нашем эксперименте дети в отличие от обезьян? Они учили друг друга выполнять задание. Все 23 бесспорных случая обучения путем прямого инструктажа (отсылок к тем или иным элементам ящика-головоломки) наблюдались исключительно у детей. Во всех этих случаях важную роль играла связанная с заданиями коммуникация («Нажми кнопку» и т. п.), в каждом третьем в дело вступали жесты (например, указание на нужную деталь ящика). Разумеется, мы знали, что обучение у животных встречается редко, поэтому нельзя сказать, чтобы эти результаты явились для нас неожиданностью. Поэтому в дальнейшем мы сосредоточились на предвестниках обучения, напоминающих о его более тонких и малоуловимых процессах, таких как «выстраивание подмостков»{735}, которые, не подпадая под определение учительства в чистом виде, у обезьян все же исподволь способствуют научению. Предполагалось, что одной из таких практик-предвестниц у шимпанзе и капуцинов могла бы служить привычка позволять детенышам воровать еду, добытую взрослыми. Другая гипотетическая практика – привлекать внимание детенышей к задаче с помощью сигналов, использующихся при добыче пищи. Однако, изучив разные параметры кормежки, мы не увидели дозволенного воровства в парах мать – детеныш у капуцинов, а у шимпанзе, напротив, матери норовили стянуть добычу у детеныша! Исследование же пищевых сигналов показало, что у обезьян обоих видов показатели привлечения остальных особей к ящику-головоломке оставались после сигнала такими же, как и до него. Пищевых сигналов вообще издавалось немного. У детей же все происходило совершенно иначе: получившие вербальный инструктаж справлялись с задачей заметно лучше, чем не получившие.

Кроме того, мы сравнили, как часто представители каждого вида выполняли именно тот вариант манипуляций с ящиком-головоломкой, который до них предпочел другой испытуемый. Если, например, предшественник сдвигал дверцу нажатием кнопки слева (а не справа), мы наблюдали, нажмет ли на ту же кнопку следующий испытуемый. Совпадение могло означать подражание чужим действиям (имитацию) или взаимодействие с теми же объектами для манипуляции тем же способом, что используют другие (эмуляцию). Согласно итоговым подсчетам, число совпадений в манипуляциях превысило число несовпадений только у детей, и доля одинаковых действий у них оказалась существенно больше, чем у капуцинов и шимпанзе вместе взятых. В других аналитических исследованиях шимпанзе демонстрировали социальное научение лишь на заданиях первого уровня сложности.

Были и другие поразительные свидетельства помощи друг другу при выполнении этого задания у детей. Мы насчитали как минимум 215 случаев альтруизма, когда дети спонтанно отдавали полученный в награду стикер другому (подобную щедрость проявила половина детей), тогда как ни у шимпанзе, ни у капуцинов ни разу не было зафиксировано добровольной отдачи пищевого вознаграждения. Проявление альтруизма у детей вполне может говорить о том, что они, в отличие от представителей двух других видов, осознавали свои побуждения и задачи как общие. Были и другие признаки того, что дети подходят к заданию с позиций сотрудничества. Доля случаев, когда наши трех-четырехлетки выполняли задание сообща, оказалась намного больше, чем у шимпанзе и капуцинов, что означало намного большую терпимость детей к другим и склонность к взаимодействию.

При этом мы не получили практически никаких свидетельств того, что способность к кумулятивной культуре зависит от социальной структуры вида или составляющих несоциального познания{736}. Никаких подтверждений пяти гипотезам – объясняющим отсутствие кумулятивной культуры у шимпанзе и капуцинов тем, что у этих животных (1) социальной передаче решений повышенной сложности препятствует практика воровства, (2) доминирующие особи монополизируют ключевые ресурсы, (3) почти никто не обращает внимания на низкостатусных новаторов, (4) эти виды довольствуются имеющимся или (5) не способны отличить более ценную награду от менее ценной, – не выявилось. Усомниться в результатах и объявить их артефактом проведения эксперимента в неволе не получится, поскольку среди диких шимпанзе и капуцинов бесспорных свидетельств существования кумулятивной культуры долгосрочные исследования тоже не выявили{737}. Точно так же неправомерно было бы подозревать наших испытуемых в «негодности», поскольку в предшествующих исследованиях они отлично проявили себя, демонстрируя и социальное научение, и традиции в некумулятивных заданиях{738}. Таким образом, разница в результатах у человека и обезьян двух видов объяснялась именно тем, что дети, в отличие от шимпанзе и капуцинов, использовали обучение, имитацию и речь.

Окончательно подтвердили связь между механизмами высокоточной передачи и кумулятивным культурным научением обнаруженные нами значимые и устойчивые корреляции успехов каждого из детей, участвовавших в эксперименте с ящиком-головоломкой, и количества полученных ими указаний и вербальных инструкций, интенсивности подражания с их собственной стороны и объема направленного на них просоциального поведения. Все дети, успешно справившиеся с третьим уровнем сложности, хотя бы раз получили социальную поддержку в той или иной форме, а 86 % из справившихся ощутили такую поддержку как минимум дважды. Те же из детей, кому поддержки не оказали, справлялись с заданием намного хуже.

Эти данные не только четко и надежно засвидетельствовали способность детей к созданию кумулятивной культуры, но и позволили уверенно связать их более высокие, чем у животных, результаты с социальным познанием. Принципиально важным фактором, обусловившим эти выводы, оказалась совокупность социально-когнитивных способностей, которая включала в себя обучение, в основном выражавшееся в вербальных инструкциях, а также имитацию и просоциальность. Как показало наше исследование, этот набор качеств необходим для запуска «храпового механизма» культурной передачи. Дети восприняли экспериментальное задание как социальное упражнение, они совместно оперировали ящиком-головоломкой, копировали чужие действия, обучали друг друга с помощью вербальных инструкций и жестовых указаний, неоднократно участвовали в просоциальной деятельности, спонтанно отдавая другим заработанную награду. Шимпанзе и капуцины, напротив, расценивали манипуляции с ящиком лишь как способ добыть ресурсы для себя и только для себя, действовали исключительно в собственных интересах, практически в полном отрыве от того, как справлялись остальные, и если демонстрировали научение, то ограниченное и в первую очередь несоциального характера. Результаты исследования укрепили представление о том, что для кумулятивной культуры необходимы психологические процессы, которые протекают у людей, но отсутствуют или слабо выражены у шимпанзе и капуцинов{739}.

У человека развитие культурных традиций происходит путем накапливания усовершенствований, ведущего к появлению технологий и других необычайно сложных и разнообразных культурных достижений, беспрецедентных для остального животного мира. И хотя гипотез в попытках объяснить такое положение было выдвинуто немало, окончательного объяснения много лет найти не удавалось. Эксперимент Льюиса Дина дал четкий ответ на эту загадку, подведя еще одну устойчивую опору под версию Майкла Томаселло{740}, которой вторим и мы: своей невообразимой сложностью человеческая культура обязана главным образом нашим способностям к обучению, речи и имитации. Наши исследования дополнили гипотезу Томаселло объяснением, как именно и почему