делала Снежана Эдуардовна?

– Шла от лестницы.

– Быстро?

– Да, почти бежала. Я ещё удивилась, почему она так спешила и на ходу стягивала перчатки.

– Какие перчатки?

– Голубые. Они были к её платью.

– А куда она их дела?

– Комкала в руках. А дальше я не знаю.

– То есть вы не видели, куда она их положила?

– Нет, – покачала головой девушка.

– А потом, в последующие дни, перчатки не попадались вам на глаза? – спросила Мирослава.

– Нет, сама удивляюсь, куда они запропастились.

– А платье на месте?

– Да.

– Алика, вы не знаете, камин в вашем доме разжигали после того рокового дня?

– Нет. Зачем? Ведь сейчас же лето! – искренне удивилась девушка.

– Да, действительно, лето, – согласилась Мирослава. – А если бы зажгли, вы бы узнали об этом?

– Скорее всего, – проговорила Алика растерянно, – ведь я убираюсь в комнатах…

– Спасибо, что согласились приехать. Вас сейчас отвезут и высадят недалеко от дома.

– Нет, не надо меня сейчас отвозить к Дарским. Я отпросилась, – пояснила она. – И, пожалуй, поеду к подруге, а потом вернусь в посёлок.

– Хорошо, скажите, куда вас отвезти.

– Ой, спасибо! – обрадовалась Алика. – Вот Вероничка удивится.

– Так, значит, вашу подругу зовут Вероникой, – улыбнулась Мирослава.

– Конечно!

– А я-то думала, чьим именем вы назвали меня во время нашего разговора, – улыбнулась Мирослава.

После того как Морис увёз горничную к её подруге, Мирослава рассказала Наполеонову о бессоннице Снежаны и её прогулках по ночному саду.

– Что тут удивительного, – пожал он плечами, – сад её, когда хочет, тогда и гуляет.

– Но зачем ей шарахаться от садовника?

– Нервы, – пожал плечами Наполеонов.

– Может быть, а вдруг что-то другое.

– Что другое? Что ты ещё придумала?

– Я хочу знать, где перчатки.

– Зачем они тебе сдались?

– Подумай сам. – Мирослава повернулась и вышла из кабинета.

Глава 11

За распахнутым окном террасы было ещё светло. Солнце лениво катилось к закату под восторженные трели соловьёв и тихие переборы голосов других птиц.

– Иногда мне кажется, что наступление ночи это как опускание занавеса в театре. На сцене дня разыгрывается так много всевозможных спектаклей.

– Ещё скажи, что весь мир театр, – хмыкнул Шура.

– Это уже сказал Шекспир.

– Можно повторить для большего эффекта.

– Я не о том. Я о Ночи. Она опускает занавес и даёт время для отдыха, раздумий и для приготовления к новым спектаклям.

– Не пойму, к чему ты клонишь? – проворчал Наполеонов.

Мирослава ему не ответила, она смотрела на осыпавшиеся с небес разноцветные блики и думала о чём-то своём.

– Морис, ты можешь представить, что ты кого-то очень сильно любишь? – неожиданно спросила она Миндаугаса.

– Допустим, – ответил он осторожно. Думая про себя о том, что ему и представлять ничего не нужно.

– Так сильно любишь, что готов простить собственное убийство?

– Я вас не понимаю, – растерялся он на этот раз.

– Что ж тут понимать, – проговорила она задумчиво, – ты безоглядно предан любимой женщине, а она решает от тебя избавиться. Мог бы ты простить ей это и, умирая, попытаться защитить её от разоблачения?

– Мог бы… – отозвался он тихо.

– Вот я думаю, что и он поступил именно так.

– Не понимаю?! Вы хотите сказать?!

Она печально кивнула.

– Вдова не может проходить сквозь стены, – ехидно заметил Шура.

– Не может, – легко согласилась Мирослава и, подумав, добавила: – Но она мне не нравится.

Наполеонов хмыкнул:

– Ты прямо как Алевтина Артуровна.

– Шура, если ты хочешь раскрыть это преступление, ты должен провести обыск в доме Дарских.

– Опять она за своё! – жалобно воскликнул Шура.

Мирослава кивнула.

– Вот ты сказала, чтобы я повторно допросил горничную, и что?

– Её допрос подтвердил, что обыск необходим.

– И что я должен там искать?

– Голубые перчатки или хотя бы их остатки.

– Ты сведёшь меня с ума! – Наполеонов схватился за голову.

– Если ты раскроешь это преступление, начальство тебе этого не забудет.

– Ага, – сыронизировал Шура, – семь шкур спустит и голым в Африку пустит.

– Ты преувеличиваешь.

– Хорошо, я подумаю, – серьёзно ответил он, – спокойной ночи.

Когда Шура ушёл, Мирослава повернулась к Морису:

– Пойдём, сходим на озеро.

Он молча встал, всем своим видом изъявляя готовность идти за ней куда угодно. Хоть на край света.

Озеро мерцало на зелёной поляне, покрытой росой, как звезда в предутреннем небе.

– Какие короткие ночи в июне! – тихо выдохнула Мирослава.

– О да, – отозвался Морис.

– Ты веришь в русалок? – спросила Мирослава.

– Вообще-то нет… А вы?

– Верю…

– В смысле?

– Без смысла, – улыбнулась она, – посмотри вон на ту иву.

Он проследил за её взглядом. И увидел молодую иву рядом с беседкой. Днём она была обыкновенной ивой, а сейчас…

Морис даже замер от неожиданности, потом протёр глаза, но ничего не изменилось – ива, высвеченная потоками лунного света, казалась девушкой, прислонившейся к стене беседки. Лёгкий ветерок, налетающий едва уловимыми порывами, шевелил её листву, и казалось, что девушка дышит…

– Видишь? – спросила Мирослава шёпотом.

– Вижу, – так же тихо прошептал он, – но это же иллюзия.

– Буддийские монахи говорят, что вся наша жизнь иллюзия…

– И что же, вы склонны им доверять? – улыбнулся он.

– Почему бы и нет, – отозвалась она.

И Морис не понял, шутит Мирослава или говорит серьёзно. Они вернулись в дом и разошлись по своим комнатам.

Дону, по-видимому, не захотелось ходить по росе, и он, дождавшись их на крыльце, потопал за Морисом, чтобы, спев ему колыбельную, пробраться в комнату Мирославы и проспать до утра рядом с ней, сладко мурлыча от удовольствия.

* * *

Наполеонов всё-таки решился на обыск. Он сам не знал, почему принял такое решение, ведь шансы обнаружить что-либо были равны нулю. Мысленно он готовился к отставке и даже подумывал, чем займётся на досуге.

Мирославу в дом Дарских он взял с собой – пусть тоже помучается, когда придётся убираться с пустыми руками. В машине он ей сказал:

– Вот выгонят меня, приду работать в твоё агентство.

– Очень ты мне там нужен, – лениво отозвалась она.

– То есть? – ошарашенно переспросил Шура.

– Сам подумай, сейчас ты следователь! Фигура! – охотно пояснила она. – Мне от тебя большая польза, а без официального статуса ты превратишься в ноль без палочки и какой тогда мне от тебя толк?

– Какая ты, оказывается, корыстная! – вырвалось у Шуры с негодованием.

Мирослава тихо засмеялась, обняла его и чмокнула в макушку.

– Не приставай ко мне, – сердито проворчал он. – Я при исполнении, и мы не одни.

Мирослава лениво потянулась, точь-в-точь как Дон, и ничего не ответила.

Зато Незовибатько, сидевший сзади, весело пробасил:

– Да ладно, Романыч, а то мы с ребятами не знаем про ваши давние трепетные отношения.

– Какие такие трепетные отношения? – взвился Шура.

– Ты сам же рассказывал, что в детстве чуть ли не на одном горшке сидели.

Все весело рассмеялись, и Мирослава вместе с остальными. И только Наполеонов не разделял общего веселья.

Снежана Дарская была неприятно удивлена прибытием оперативной группы. Она взяла протянутый ей следователем документ, и Мирослава обратила внимание, что руки её дрожат.

Правда, надо отдать Снежане Эдуардовне должное, она почти моментально овладела собой и сказала:

– Ну что ж, ищите, коль право имеете.

Обыск длился довольно долго и… безрезультатно.

Перерыли, казалось бы, всё! Даже на кухне пересмотрели все банки с крупой, пряностями и прочим, в холодильной камере заглянули в тушки уток, гусей и барашка.

Особенно тщательно переворошили вещи хозяйки. Потребовали открыть сейф. Было видно, что хозяйка в бешенстве! Но сейф она всё-таки открыла. Однако там ничего не было, кроме драгоценностей и денег.

Наполеонов принял решение обыскать комнаты обслуги. Послышался тихий ропот. Но следователь не собирался принимать его во внимание. Он был просто обязан найти то, что искал.

Мирослава сидела на кухне на вертящемся стульчике и крутила в руках бутылку с вином.

– Вы что, хотите выпить? – зло спросила хозяйка дома.

– Пока нет, – улыбнулась Мирослава, – просто подумала, что нам пора спуститься в винный подвал.

– Куда? – изумилась Снежана.

– В подвал.

– Какой подвал?!

– Винный, где у вас хранятся запасы особо ценных вин.

– О чём вы говорите? У нас нет никакого подвала!

– А где же ваш муж