Я тоже кивнул.

– Знаю. Причем, девять ударов из десяти приходится от«своих». Они искренне уверены, что тем самым помогают стране и народу.

– Вы в курсе всех проблем, – ответил он. – Небеспокойтесь, вам не придется носить форму, отдавать честь и все такое. Ножалованье вам будет идти, как полковнику, что в горячей точке в разгар боев.Плюс полевые, повышенный риск, внеурочные…

Я прервал как можно вежливее:

– Извините, для меня это не проблема. Я зарабатываюнеплохо. Просто мне, в самом деле, интересно передать часть знаний молодымребятам. Есть вещи настолько элементарные, что их поймет ребенок, но их до сихпор не знают взрослые люди!.. Не потому, что не понимают, а просто не знают.

Ректор поинтересовался все так же благосклонно:

– У вас есть план… э-э… лекций? На чем будетестроить?..

Я посмотрел на Шпака. Он встал, отрапортовал, чуть ли ненавытяжку:

– К сожалению, еще не существуют такой науки… или дажедисциплины, как «информационная война», хотя понятно, что идет она с библейскихвремен. К тому же товарищ Факельный будет читать лекции не по самой техникеинформационной войны, а по близко прилегающей дисциплине…

Ректор послушал, благосклонно склонил голову.

– Да, надо давать разностороннее… да-да. А то еслитолько саму технику войны, то… несолидно. Может быть, даже посещать всем курсомтеатр оперы? А то и вовсе – балета?.. А слышал, что знаменитую «Аиду» написалина заказ ко дню открытия Суэцкого канала. Было заказано, чтоб оперу смастерилиточно в срок и на заданную египетскую тему…

Я думал, что он шутит, но его лицо оставалось совершенносерьезным. Для этого стареющего льва, что с поля боя ушел в администрирование,теперь куда важнее расширение, что означает дополнительное финансирование,набор новых сотрудников, раздувание штата, усиление влияния…

– Но все же касайтесь и самой войны, – закончилректор. – А программа должна быть, должна… Без программы как-то не то…Несолидное главное…

Я чувствовал беспомощность, ибо никогда не смогу датьпрограмму, по которой строится мой метод воздействия. Специалисты с умным видомперебрасываются терминами: «оценка ситуации», «методы воздействия»,«определение публики», «ключевые сообщения», «стратегия», «тактика», «график»,в то время как мне проще забросить что-то вроде: «лучше мертвый, чем юсовец»,«встретил коллаборациониста – убей», такие изречения обладают запоминающейсяформой и бьют по самым болевым точкам.

Для него, мелькнула мысль, информационная война остановиласьна разбрасывании листовок с надписью: «Рус, здавайси!» Хотя нет, это нам такиесбрасывали, а мы через громкоговорители обещали, что пленных будем по всемгаагским и женевским, а которые выживут, то еще и коммунистами станут.

Все, что ему наверняка уже говорили про новые технологии,отскакивало, как горох от кремлевской стены. Он все еще верит только однойтехнологии: пуля – дура, штык – молодец.

– Я смогу читать только то, – предупредиля, – что знаю. Я думал, это уже решено…

Ректор поморщился.

– Да, – сказал он с явной неохотой, – да,конечно… Ну, конечно же!.. Просто с методикой надежнее.

– Когда она есть, – возразил я. – И, конечно…

– Что?

– Когда опираются на материалы, – закончил яскромно, – написанные авторитетами.

Он посмотрел на меня в упор почти враждебно.

– А для вас авторитетов нет?

Шпак нервно задвигался. Воздух в кабинете сгустился. Ячувствовал, как с десяток камер фэйсконтроля записывают мое лицо, движениелицевых мускулов, применяя зондаж, вплоть до костей.

– Нет, – ответил я легко. После рассчитанной паузыдобавил так же спокойно: – В моей области, конечно. В области футбола для меняавторитет – Осташенко, а в рыбной ловле на мормышку – мой дед…

Шпак перевел дыхание, вставил поспешно:

– По перехваченным данным, уже две зарубежные разведки создаликоллективы по «делу Факельного», так они называют эту операцию. Детали узнатьне удалось, но они придают огромное значение его перевербовке, компрометацииили даже устранению. Скажу лишь, что на эту операцию выделено впятеро большесредств, чем на похищение нашего сверхсекретного истребителя «СУР-49»…

Ректор взглянул на часы.

– Да, – сказал он, – раз уж мы проигралихолодную войну, то надо сейчас хоть в чем-то наверстывать. Или пока что крепитьоборону.

Я тоже посмотрел на запястье, до начала лекции оставалосьпятнадцать минут.

– Мы не проиграли, – сказал я с нажимом. –Это нам был умело навязан миф, что мы проиграли… чтобы вызвать у нас чувстворазочарования, растерянности, пассивности. И этого… мол, все мы косорукие, вседелаем через задницу, ничего делать не умеем, а Запад все делает лучше. Мы непроиграли! Просто мы первые отказались от «холодной войны». Мы первыми сказали,что мир на самом деле разделен не на коммунизм и капитализм, все это борьбародных братьев в одном мешке, а на индустриальную эпоху и постиндустриальную…

Оба смотрели на меня, вытаращив глаза.

– Однако, – продолжил я, – многие поверили вэту чушь… и вот смотрим фильмы «победителей», по всем каналам транслируютсявещи, пропагандирующие и навязывающие их ценности, их мировоззрение, хотя ихмораль хуже некуда.

Ректор что-то хрюкнул, но не обиделся, как я опасался.Молодец, уже выше таких чисто человеческих обид.

– Но такой поток…

– Многословие, – возразил я, – как вариантуправления, принятый юсовцами, – вариант работы слабого игрока. Такойстарается заинтересовать другого в своем мнении и потому болтает, болтает,говорит одно и то же в разных вариантах, даже проговаривается, только быудержать слушателя, брякает себе во вред…

Ректор кивнул, глаза были понимающие.

– Но они стараются подавить массой, – сказалон. – Есть термин, что когда количество информации превышает порогкритического осмысления, то человек просто усваивает ее в таком виде, в какомее подают. У них ставка как раз на это.

– Это серьезный просчет, – объяснил я. – Они исходятиз того, что люди везде одинаковы. Но у нас, в отличие от Юсы и почти любойзападной страны, во всех слоях общества существует резкое недоверие к любойинформации. Вы можете назвать это наследием советской власти, когда пропагандасидела в печенках, но на самом деле у нас не верили так же и царю, и князьям, исамому Рюрику. Это чисто наше свойство, которое юсовцы не видят из-за того, чтомы ходим в юсовских джинсах, слушаем юсовские песни и смотрим юсовские фильмы.Но мы пока еще не юсовцы! И на этом отличии можно построить многое…

Шпак уже стоял, глаза встревоженные.