1730 года»1063, о голоде, плохом жилье, уязвимости. Многое кажется банальностью и тем не менее существует. При «интерпретации реальности» следует избегать какого бы то ни было «неверного толкования»1064. Зато совершенно оригинальным кажется возникшее в 1830–1840‐х годах представление о локализации слабости вокруг заводов, а также стремление превратить эту слабость в «нехватку», «недостаточность», проверять ее, давать ей определение, а также комментировать ее. Дело даже доходит до того, что некоторые, не подозревая о роли холерного вибриона и проявляя озабоченность «нагрузками, превышающими человеческие силы» и «слишком продолжительным бодрствованием», рассматривают усталость как возможную причину холеры, охватившей Париж в 1832 году1065.

Многоликая усталость промышленных рабочих

Для начала ведутся наблюдения за усталостью, вызванной разными, впервые конкретно обозначенными причинами. По-новому рассматриваются прежние причины слабости, в особенности жестикуляция. Новый подход к изучению физиологии, концентрирующий внимание на важнейших функциях организма, требует переосмысления, отстранения от классического взгляда, когда при оценке биологических механизмов – от дыхания до пищеварения, от мышечной системы до нервной – организм рассматривается по частям, сверху вниз1066.

Первоначально ученые дистанцировались от изучения только профессиональных заболеваний (в отличие от Бернардино Рамаццини, который в 1700 году с органической точки зрения описал болезни, свойственные каждой профессии в отдельности1067), но пытались сделать общие выводы. Булочникам, по мнению старого врача из Модены, угрожала «мука, в виде пыли попадавшая в организм через рот»1068, в результате чего у них развивалась астма и прочие проблемы с дыханием, а сто лет спустя, в 1835 году, Эмиль-Огюст Беген видел угрозу для них в том, что они «работали руками, находясь в стоячем положении» и «сильно потели»; все это снижало их сопротивляемость, и «они умирали в полном изнеможении в сорок-пятьдесят лет»1069. Профессия кузнеца и прочие, связанные с обработкой металла, которые, согласно Рамаццини, вредят «мембране глаз» «парами серы, исходящими от раскаленного железа»1070, по мнению Бегена, оказываются еще более опасными вследствие «сокращения мускулатуры верхних конечностей» при нанесении ударов по наковальне; поддержание огня и захват предметов также вызывают страдания1071. Каменщикам, по мнению Рамаццини, наносит вред вдыхание минеральных частичек, а Беген полагает, что им угрожают постоянные удары и вынужденные позы, в результате чего рабочие «к концу жизни становятся горбатыми»1072. Усталость больше не беспросветна, как было раньше. На нее обратили внимание и больше, чем когда-либо прежде, стали изучать ее «глобальные» последствия для организма. Здесь можно упомянуть деформирующее действие постоянного «изгиба спины виноградаря»1073 и бесконечных «нажимов правой ноги садовника на лопату»1074, длительное, вызывающее болезненные ощущения напряжение «верхних конечностей» дровосека. Наконец, работа шахтера, о которой писал Эдуар Дюкпетьо в 1843 году, – «мучительная, утомительная, отвратительная». Шахтер, которому «не хватает пространства», для извлечения угля вынужден ложиться на неровный пол шахты и подкладывать под голову дощечку1075. Сила, которую он прикладывает, зависит от его возможности двигаться. Усталость рабочего зависит от его продвижения в глубь породы. Еще одно неизбежное изменение: на смену общественному энтузиазму, надежде на солидарность, которые появились в начале XIX века, согласию на «счастливую усталость» приходит реальный взгляд на происходящее, и усталость воспринимается не иначе как деградация и даже как лишение. Наконец, еще одно последствие, более детально изученное, – влияние «физических злоупотреблений» на сердце, легкие и их физиологию: «патологическое раздражение, связанное с тяжелыми нагрузками, с профессиями, требующими больших усилий, с моральными страданиями, вызывающими повышенное сердцебиение»1076.

Подобные различия благоприятствовали порядкам в отношении осужденных, введенным в 1830‐х годах. Согласно регламенту, «все осужденные, какое бы положение в обществе они ни занимали, должны выполнять самые тяжелые работы, вызывающие наибольшую усталость»1077. Тюремный врач Юбер Ловернь в 1841 году подробно их описывает: каторжники крутят колеса, впрягаются в повозки, переносят тяжести на плече…1078 Во главу угла ставятся прилагаемые усилия и изнеможение, каких заключенный «не мог и вообразить»1079; по описаниям, каторжный труд должен был «вызывать ужас»1080. Тем же, кто «хорошо себя ведет», обещана «небольшая усталость». Для них ситуация меняется: они работают в мастерских или заняты промышленными работами в помещениях, им требуется не столько сила, сколько ловкость и умение.

Вернемся к заводам, где применение силы также меняется: существуют подробные описания совершенно новых, неожиданных и скрытых аспектов. На смену людям приходят многочисленные машины. Больше не требуется слишком много двигаться или расходовать физические силы, но приходится подолгу находиться в вынужденной позе, стоять на одном месте, продолжительное время концентрировать внимание. Рабочие больше не задыхаются от усталости, но их настигают проблемы с суставами, потеря чувствительности, непонятная разбитость. «Неподвижность», «продолжительное стояние в одном положении»1081, жара, из‐за которой «не хватает сил, чтобы утереть струящийся по всему телу пот»1082, – все это вызывает слабость:

С тех пор как появились и широко распространились паровые машины, очень тяжелые физические работы на фабриках почти полностью исчезли. <…> Ослабление мускулатуры рабочих и всей их конституции можно объяснить неподвижностью, пребыванием в стоячем или сидячем положении в течение двенадцати часов1083.

«Чисто механические, утомительные и отупляющие операции»1084, одни и те же ограниченные, скованные телодвижения могут быть мучительными. Виллерме впервые отмечает не только физические последствия этой монотонности, но и психологические: «Мне показали этих несчастных, запертых в тесном закутке большого зала, работа которых сводится к нескольким движениям, повторяющимся с удручающим однообразием. Нет никакой другой причины их утомленного состояния»1085. Делается беспрецедентный вывод: «Единственная болезнь, которую вызывают мануфактуры, – это ипохондрия»1086, – а не физическое переутомление, как предполагалось ранее. Именно тогда появляется прозрачный намек на то, что в мире тяжелого труда возможно существование и какой-то мыслительной деятельности. Движения, жесты – это не только «физика», но и «мораль».

Впервые рассматривается и другая усталость – та, что обусловлена средой обитания: теснота, духота, замкнутость исследуемого пространства вызывают у посетителя-исследователя дурноту и удушье:

Нужно пройти вниз по коридору, воздух в котором сырой и холодный, как в подземелье. Нужно ощутить, как нога скользит по грязному полу, и испытать страх падения в эту грязь, чтобы представить себе то мучительное чувство, которое испытываешь, заходя к этим несчастным рабочим1087.

Эжен Бюре, изучая Англию 1830‐х годов, описывает размеры комнат, состояние пола, указывает на наличие или отсутствие шкафа, стола и кровати; сообщает, что в лондонском районе Бетнал Грин в одной конуре, «не достигающей десяти футов в длину и семи футов в высоту, проживают