наукой. Он учил и практическим материям, в том числе риторике и грамматике, которые могли пригодиться в суде. Но в его лекциях по физике была духовная составляющая: он приглашал своих учеников исследовать божественную природу всего сущего.

Зенон создал одно сообщество мыслителей, сообщество стоиков. Другое, не менее влиятельное, основал Эпикур, родившийся на эгейском острове Самос в 341 г. до н. э.; его родители были афинянами. Его идеи до сих пор привлекают все новых сторонников и очень хорошо согласуются с прагматическим светским индивидуализмом сегодняшнего Запада. Все, кто изучал современный гуманизм, читал книги Алена де Боттона или занимался медитациями осознанности, найдут у Эпикура нечто знакомое.

Как и Платон, Эпикур был человеком достаточно состоятельным и приверженным традициям, чтобы выделить для своей школы особое физическое пространство. Он обосновался в так называемом Саду, расположенном где-то между Агорой и Академией Платона. По мнению Эпикура, мудрец должен идти к безмятежности и счастью, ограничивая свои желания и превозмогая иррациональный страх смерти, ибо связанное с ней обещание полного исчезновения должно скорее утешать. Он мог согласиться с существованием божеств, но считал, что дела человеческие их не интересуют; отсюда следовало, что человеку не стоит тратить силы на опасения божественной кары. Человек должен вести достойную жизнь потому, что это гарантирует ему душевное спокойствие, а не из страха какого-то возмездия, которое может обрушиться на него свыше.

Под влиянием раннего философа природы и ученого Демокрита он представлял себе Вселенную не имеющей ни начала, ни конца и состоящей из фундаментальных частиц – атомов (ἄτομος): это слово буквально означает нечто, что невозможно разделить или разрезать. Между этими атомами, предполагал он, находится пустое пространство, и движения атомов в этой бездонной пустоте непредсказуемы.

Сократа высмеивали на сцене и в конце концов отдали под суд (как выяснилось, безосновательно) именно за такие досужие размышления; однако век спустя обсуждение этих вопросов на общественных площадях Афин было, по-видимому, делом вполне допустимым. Завоеватели подчиняли своей воле тысячи миль территории, но, по-видимому, не желали – или, быть может, не могли – заниматься мелочным контролем того, что происходило в лихорадочно активных умах.

И действительно, этим завоевателям и их склочным преемникам и без того было о чем заботиться. Огромные владения, покоренные Александром, быстро охватили судороги войны между соперничающими полководцами. В 300-х гг. до н. э. этими претендентами были правитель европейской империи Кассандр, Антигон Одноглазый (Μονόφθαλμος – одноглазый), который владел азиатской частью, и Птолемей, правивший в Египте. Для всех, кто стремился воссоединить и подчинить себе державу Александра, Афины были чрезвычайно лакомым куском благодаря их географическому положению и блистательному прошлому. В числе тех, кто правил в этот бурный период Афинами, были два человека, носившие по совпадению одно и то же имя – Деметрий, хотя в остальном у них было мало общего друг с другом.

Один родился около 350 г. до н. э. в Фалере, более старом из двух обслуживавших Афины портов, и место рождения стало его прозвищем. В течение десяти лет, начиная с 317 г., он властвовал в городе от имени македонского тирана Кассандра, и одной из его задач было искоренение афинской демократии – то есть всеобщего избирательного права мужчин – и насаждение новой системы, основанной на имущественном цензе. Но сам он был человеком просвещенным, искусным оратором и автором трудов по истории и филологии[82].

Деметрий Фалерский, высокообразованный афинский деспот, имел нечто общее с Критием, который правил в Афинах железной рукой между 404 и 403 гг. до н. э.; однако новый повелитель города, видимо, был несколько мягче. В таком упадочном состоянии Афинам стали не по карману величественные театральные постановки, и творческая энергия драматургов города пошла на убыль. Тогда Деметрий Фалерский призвал афинян вернуться к старой традиции публичных декламаций Гомера – это, вероятно, пришлось бы по душе Александру Великому. Простые афиняне были недовольны ограничением своих политических прав, но Деметрий приструнил и городских богачей, ограничив суммы, которые они имели право тратить на самовосхваление – например, на непомерно роскошные надгробные памятники. Это привело к исчезновению целой категории великолепной мраморной скульптуры.

Деметрий Фалерский провел перепись населения Аттики. Обычно называют следующие ее результаты: 21 000 полноправных граждан-избирателей, 10 000 постоянно живущих чужеземцев и 400 000 прочих, в том числе женщин, детей и рабов. Более свежая интерпретация имеющихся скудных данных свидетельствует, что в 21 000 входили только граждане, достаточно состоятельные, чтобы претендовать на высшие должности. Еще около 10 000 человек могли быть гражданами более низкого ранга. Как бы то ни было, это напоминает нам, что Древние Афины были похожи на нынешние монархии Персидского залива: лишь малая часть их жителей обладала гражданством и всеми гражданскими правами, хотя некоторые из не имевших гражданства могли быть людьми весьма процветающими.

Из некоторых рассказов об этом первом Деметрии можно заключить, что он отличался бессмысленным тщеславием (он приветствовал установку 350 статуй в свою честь) и половой распущенностью, необычной даже для того времени. Но эти неподтвержденные подробности могут отражать тот факт, что даже древние историки смешивали его со вторым Деметрием, который был выходцем из совершенно другого мира.

Первый Деметрий был рафинированным афинянином, который подошел македонскому хозяину города; второй сам был македонским полководцем и играл вместе со своим отцом активную роль в борьбе за огромные владения Александра. Он известен под именем Деметрия Полиоркета (Πολιορκητής), то есть «осаждающего города», так как прославился своей способностью наводить ужас на осажденные города гигантскими таранами. Это мастерство он применил самым впечатляющим образом на острове Родос[83].

Полиоркет был сыном одного из полководцев Александра, Антигона Одноглазого. Вдвоем они сражались в восточных владениях Александра, например в двух битвах у персидского города Исфахана. В то время Деметрию было всего лишь лет двадцать. В двадцать два ему, уже одному, была поручена оборона недавно эллинизированных областей Сирии, но там его деятельность не была особенно успешной.

Как сообщает неутомимый летописец древних биографий Плутарх, Антигон с сыном составляли поразительно сплоченную пару грубых македонских воинов и не стеснялись демонстрировать взаимную привязанность на людях.

Деметрий горячо любил отца … Однажды Антигон принимал какое-то посольство. Деметрий вернулся с охоты и, как был, с копьями в руке, вошел к отцу, поцеловал его и сел рядом. Антигон уже отпустил было послов, но тут остановил их и громко воскликнул: «И об этом не забудьте рассказать у себя, господа послы, что вот как относимся мы друг к другу»[84].

Когда удача отвернулась от них в восточных царствах и они потерпели поражение в Вавилоне, два воителя обратили свои взгляды на запад, к Афинам. В 307 г. до н. э. молодой Полиоркет пришел в Афины с флотом из 250 кораблей, и город приветствовал в нем – во всяком случае, сначала – освободителя от другого Деметрия.

Произошедшее в Афинах