жрецы и жрицы. Ему не составило большого труда убедить афинян присоединиться к антимакедонской партии. Афиняне же, верные своему недавнему обычаю причислять дружественных правителей к сонму своих богов, закрепили дружбу с ним, учредив религиозный культ царя Аттала.

Непосредственно после этих событий афинянам пришлось заплатить за присоединение к кампании против северной державы весьма дорогой ценой. Царь Филипп V отправил своего военачальника Филокла разорять Аттику, а Рим послал на помощь защитникам Афин двадцать кораблей и тысячу воинов. Римляне разграбили город Халкиду, бывший македонским опорным пунктом, и Филипп выступил на юг, чтобы сразиться с ними. В стычке, произошедшей у самых Дипилонских ворот, он разбил афинян и их союзников, но нападать на сам великий город не стал. Вместо этого он попытался, но безрезультатно, привлечь на свою сторону ахейцев Северного Пелопоннеса и произвел еще несколько опустошительных набегов на окрестности Афин. Однако сам город оставался нетронутым, а в 197 г. до н. э. вся стратегическая ситуация кардинально изменилась.

Римская армия наконец свела счеты с некогда непобедимым македонским войском. В обоих лагерях участников этого сражения были эллинофилы. Римский командующий Тит Квинкций Фламинин восхищался греческой культурой, бегло говорил по-гречески и хорошо знал местность. Когда два войска сошлись на Киноскефальских холмах в Фессалии, македоняне применили свое фирменное построение фалангой, которая была особенно глубокой на правом фланге. Увидев это, Фламинин отправил слонов вверх по склону против другого фланга, и это привело к первому поражению македонской фаланги со времени ее изобретения, более чем столетия назад. Окончательно закрепила победу отвага одного римского трибуна, атаковавшего македонян с тыла. После поражения Филиппа при Киноскефалах Афины вышли из сферы влияния Македонии и были вынуждены начинать приспосабливаться к гегемонии Рима. В этом им, вероятно, помогала щедрость богатых и в целом симпатизировавших Риму царей Пергама.

В течение всего III и части II в. до н. э. пергамские цари состязались за роль главного благодетеля Афин с эллинизированными правителями Египта, мощь которого угасала. Один из великолепных плодов этого соревнования можно видеть у подножия Акрополя: это вытянувшийся на 163 метра на запад от театра Диониса портик, воздвигнутый в 197 г. пергамским царем Эвменом II.

Дружба с Римом (и вражда с Македонией) позволила правителям Пергама стать еще богаче. В четырехлетнем конфликте, начавшемся в 192 г. до н. э., Пергам победил своего восточного соседа, царство Селевкидов[89], и был вознагражден значительным расширением своей территории. Риму было выгодно, что Западная Анатолия оказалась в дружественных руках. Правители Пергама, хоть и занимались созданием в собственной столице «новых Афин», щедро помогали и украшению старых. Таковы в общих чертах были предпосылки сооружения стои, восстановленная копия которой образует теперь восточный край Агоры.

Несмотря на все щедрые даяния, которые получали Афины, само продолжение существования столь небольшого города, вынужденного бесконечно маневрировать между непостоянными союзами и личными соперничествами, часто бывало трудной задачей. В последние годы Римской республики в ней шла ожесточенная борьба за власть между несколькими могущественными личностями. При всей любви к афинской письменности, свойственной римским претендентам на роль повелителей города, Афинам приходилось отчаянно лавировать, чтобы не оказаться в числе случайных жертв этой борьбы. Как пишут авторы современного труда по истории Афин[90], «крепкий, но неуправляемый и беззащитный, маленький корабль государства изо всех сил старался преодолеть ужасающе мощные течения, тянувшие его то в одну, то в другую сторону».

Иногда афиняне соответствовали своей репутации общества мыслителей не от мира сего, хотя и не без некоторой карикатурности. Возможно, впрочем, их вынуждало к этому давление извне. В 155 г. до н. э. делегация из Афин прибыла в Рим, чтобы обжаловать невыгодное для города решение спора о границах на северном краю Аттики. Послами были ведущие афинские философы того времени, представлявшие три выдающиеся школы мысли. Там был глава Академии Карнеад, возглавлявший стоическую школу Диоген Вавилонский и Критолай, глава школы бродячих философов, известных как перипатетики. Не была представлена только эпикурейская школа – предположительно в связи с ее доктриной неучастия в политических делах. Принимать иноземные посольства должен был Сенат, и послы изложили свое дело сенаторам по-гречески, а на латынь их речи переводил сенатор Гай Ацилий, впоследствии написавший по-гречески же историю Рима.

В том, что касалось мелочного дела, приведшего их в Рим, посланники, вероятно, не добились большого успеха; зато они имели возможность продемонстрировать римлянам эгейский интеллектуальный блеск. Наиболее близкие к грекам по духу из принимавших их римлян смогли блеснуть своим знакомством со всем эллинским. Глубокое знание языка и культуры Греции все в большей степени становилось для честолюбивых римлян неотъемлемым показателем положения в обществе: точно так же элита царской России поддерживала свободное владение французским языком. Афинам, которые были главным источником греческого духа, такое положение вещей было выгодно.

Однако удача и жизнестойкость афинян оказались не бесконечными. 1 марта 86 г. до н. э. войско под командованием Суллы, одного из самых могущественных деятелей поздней Римской республики, обрушило афинские укрепления и принялось опустошать город. Это известно нам точно, но то, какой именно ущерб причинили римляне великому городу и его окрестностям, было предметом жарких споров, как в древности, так и в более близкие времена.

Войска Суллы осаждали город всю предшествующую зиму. Афинские руководители имели глупость встать на сторону царя Митридата VI, у которого были грандиозные экспансионистские планы. Собственной его страной было Понтийское царство на севере нынешней Турции, находившееся в состоянии войны с Римом с 89 г. Сначала Митридат оккупировал соседнюю Каппадокию, а в 88 г. устроил бойню римских граждан, живших в Анатолии, унесшую жизни 80 000 (если верить Аппиану) или 150 000 (по словам Плутарха) мужчин, женщин и детей. Продолжая расширять свою территорию, Митридат провозгласил кампанию освобождения от римского владычества. Афины были в числе государств, которым эта идея показалась соблазнительной.

Имеет смысл спросить, почему же некоторым из выдающихся афинян так понравился Митридат, с чего они взяли, что он может вернуть старые добрые времена независимости. У тех, кто знал историю, несомненно, было множество причин тосковать по прошлому, в котором демократическая процедура была не декоративной, а по-настоящему действенной. Они видели, что остатки политической системы города последовательно вырождаются. Например, действовавший бо́льшую часть предыдущих пяти столетий ежегодный ритуал выборов архонта эпонима, именем которого назывался очередной год, теоретически все еще существовал. Но три года подряд, с 91 по 88 г. до н. э., эту должность занимал один и тот же архонт. Во времена Перикла такие следующие подряд друг за другом сроки пребывания в этой должности считались бы немыслимым нарушением правил.

Чтобы выяснить, чем Митридат может помочь Афинам, к его двору отправили, как и пристало городу, главным отличием которого была философия, выдающегося мыслителя Афиниона[91]. По возвращении посол разжег вспышку наивного энтузиазма, заявив, что азиатский деспот, как ни странно,