Напряженность в отношениях между Афинами и Римом дошла до предела, когда священный остров Делос, имевший также важное торговое значение, отказался присоединиться к Афинам, формально считавшимся его метрополией. В ответ Митридат отправил на остров одного из своих полководцев, Архелая, который перебил там несколько тысяч человек, по большей части италиков. Кроме того, военачальник разграбил остров и захватил некоторые из его священных реликвий, которые были затем отправлены в Афины и переданы Аристиону, объявленному «тираном» города.

Вскоре Аристион в Афинах и Архелай в Пирейском порту начали строительство укреплений для защиты сердца Аттики от ожидавшегося нападения римлян. К этому времени «длинные стены», соединявшие Афины с Пиреем, уже развалились, и два города существовали порознь. Соответственно, Сулла атаковал каждый из них по отдельности; в Афинах вскоре начался голод.

Рассказывают, что римский полководец срубил величественные деревья, украшавшие две главные философские школы, расположенные в пригородах, – Академию Платона и Ликей[92]. Чтобы обстреливать Пирей, он насыпал дамбу из обломков длинных стен, а деревья, срубленные в школах, пустил на изготовление осадных орудий. Стены Афин были прорваны с северо-западной стороны, что позволило римлянам дойти до Агоры. В наиболее известных отчетах о штурме, написанных Плутархом и Павсанием около 200 лет спустя, утверждается, что римские воины убивали и грабили столь безудержно, что улицы были буквально залиты кровью. Однако авторы, жившие ближе к этим событиям[93], сообщают, что Сулла покарал Аристиона, а с простыми афинянами обошелся сдержанно. Что касается оборонявшихся, Аристион, по-видимому, сжег театр, построенный Периклом, чтобы не допустить использования строительного леса, на который его можно было разобрать, для сооружения новых осадных машин.

Подчинив себе Афины, Сулла занялся Пиреем и вынудил Архелая отплыть оттуда. Кроме того, он сжег арсенал – внушительное здание, воздвигнутое в конце IV в. до н. э., в котором некогда хранилась оснастка боевых кораблей города. Его остатки со следами пожара были вновь обнаружены в конце 1980-х гг. археологами, работавшими в районе гавани Зея, в которой теперь находится оживленная марина.

Однако вопрос о том, использовал ли Сулла для покорения Афин и Пирея минимальную военную силу или же действовал с жестокостью, граничащей с садизмом, остается открытым. Американский исследователь Дилан Роджерс попытался дать противоречивым свидетельствам объективную оценку. Не вызывает сомнений, что Афинам был причинен значительный ущерб. Погибло одно здание, имевшее большое символическое значение, – Помпейон, в котором собирались участники праздничной Панафинейской процессии, относившие затем на Акрополь шерстяное одеяние для статуи Афины. Это здание, множество остатков которого и сейчас можно видеть на кладбище Керамика, так и не было восстановлено.

Были повреждены и некоторые из великолепных колоннад сравнительно недавней постройки, окружавших Агору, в особенности Южная стоя. В результате этот край огромной площади перестал быть местом торговых и социальных встреч, его заняли мастерские. Стоя Аттала, по-видимому, не пострадала. В целости остались и здания религиозного и политико-административного назначения, а также Акрополь. Эта война не была войной на уничтожение, и Сулла мог утверждать, что его истинная цель заключается в восстановлении традиционного для Афин образа жизни и общественного устройства, с большим основанием, нежели Митридат.

Одна вещь осталась неизменной – все более страстное увлечение римской элиты философией и искусством Греции и в особенности ее любовь к Афинам. У всех участников жестокой борьбы за власть, бушевавшей в течение последнего столетия существования Римской республики, была одна общая черта – привязанность к греческой культуре и греческому языку. Рассказ о следующих трех веках жизни Афин – это рассказ о взаимодействии римлян с городом, который они считали средоточием изящества, любви и мудрости.

Один из первых примеров этой страсти можно найти в римском ораторе Цицероне, бывшем одним из самых выдающихся государственных деятелей своего времени. Рассказывают, что в юности он учился в Риме у греческого философа, бывшего главой платоновской Академии, но бежавшего в Рим (предположительно от войн Суллы)[94]. Под таким воздействием эллинского образа мыслей и по меньшей мере воспоминаний о гении Платона юный римлянин преисполнился «чрезвычайного рвения»[95] к умственным исследованиям. В 79 г. до н. э. он приехал для продолжения образования в Афины, где нашел себе еще одного знаменитого учителя. Вот как рассказывает об этом Плутарх:

В Афинах Цицерон слушал Антиоха из Аскалона, восхищаясь плавностью и благозвучием его слога, но перемен, произведенных им в основах учения, не одобрял.

[Цицерон намеревался] в случае, если все надежды выступить на государственном поприще будут потеряны, переселиться в Афины, забыть о форуме и о делах государства и проводить жизнь в покое, целиком отдавшись философии[96].

Даже в разгар жестоких битв за влияние в верхних эшелонах римского общества частица души Цицерона оставалась в Афинах, где он мог счастливо сидеть в тени кипарисов, обсуждая глубочайшие философские вопросы. Одному из римских друзей Цицерона, отношения с которым сохранились у него на всю жизнь, Титу Помпонию, удалось прожить в Афинах целых двадцать лет, так что его прозвали Аттиком (Atticus – Аттический).

Письма Цицерона к Аттику, преисполненные острой тоски по сияющему греческому небу, составляют важную часть его письменного наследия. Цицерон просит друга присылать ему статуи и другие произведения искусства для украшения его итальянской виллы. Подобно лучшим произведениям европейской живописи и прикладного искусства, становившимся украшением богатых американских домов, направленный на запад поток предметов афинской культуры служил одним из многих каналов распространения греческого вкуса и греческого духа.

Возможно, чтобы лучше понять Цицерона, полезно представить себе американского политика, проведшего лучшие дни своей юности за учеными занятиями в Англии. Также стоит вспомнить знаменитое высказывание Гарольда Макмиллана. В период наиболее тесной дружбы с президентом Джоном Кеннеди премьер-министр предположил, что Британия может играть по отношению к Соединенным Штатам ту же роль, которую Греция играла по отношению к Риму. Другими словами, новый Рим своим военным могуществом гарантировал бы мир западному миру, а Британия помогала Америке и отдельным американцам мудро распоряжаться этим могуществом, обучая их деликатности и утонченности. Это сравнение вовсе не было глупым.

Важно и то обстоятельство, что наставник Цицерона происходил с восточной окраины Средиземноморья. Сейчас древний прибрежный город Аскалон (Ашкелон) стал пригородом Тель-Авива. В едином мире, созданном Александром всего за одно десятилетие завоеваний, интеллектуальные течения быстро распространялись между разными регионами, общим языком которых был греческий. Афины были узловой точкой передачи новых интеллектуальных импульсов, хотя и не всегда (и даже не часто) местом рождения тех, кто эти импульсы испускал.

Антиох не только прославился в Афинах, но и основал философскую школу в Александрии, куда он бежал, когда Афины захлестнула война. Но ко времени прибытия Цицерона, всего через семь лет после вторжения Суллы, Антиох вновь мог совершенно безопасно ораторствовать в Афинах, а пылкий юный римлянин – слушать его и