Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Валерий Валентинович попросил его продать вазу, а Эдик отказал со словами: «Не могу, это память о матери».
Раевский надбавил цену, Ребров не дрогнул. Пару месяцев Валерий Валентинович упрашивал собирателя, а потом неожиданно пропала дочь Эдуарда. Коллекционер бросился в милицию, там ему объяснили, что девушка уже взрослая, могла сама уехать, и ничего предпринимать не стали. Похитители не звонили, не выдвигали ни малейших требований. Через неделю Эдик получил коробочку, в которой лежало ухо дочери. В мочку была вдета серьга, которую девушке подарил на двадцатилетие отец.
У Реброва случился инфаркт, он скончался на месте. На следующее утро его вдове позвонил секретарь Раевского и сказал: «Валерий Валентинович потрясен скоропостижной смертью вашего мужа, хочет вам помочь. Кстати, Эдуард успел рассказать господину Раевскому об исчезновении вашей дочки. Не волнуйтесь, мы все уладим».
К вечеру девушка была дома, оба ее уха оказались на месте. Эдика похоронили за счет Раевского. Через месяц Валерий Валентинович попросил жену покойного продать ему вазу. Вдова с радостью отдала семейную реликвию.
– Понимаешь, кто устроил спектакль? – злился Дегтярев. – Это убийство!
– Ребров скончался от инфаркта, – не к месту напомнила я.
– А кто довел его до смерти? – окрысился полковник. – Я почти раскрутил дочку Эдуарда на рассказ о том, где ее держали больше семи дней, и тут приказ: закрыть дело.
После той беседы я стала невольно обращать внимание на снимки благообразного Валерия Валентиновича, мелькавшие в светской хронике, и всякий раз поражалась. Все вокруг знают, каким образом Раевский сколотил состояние, но не только не подвергают бандита остракизму, не устраивают преступнику бойкот, а, наоборот, счастливы видеть его на своих приемах.
– Вот, – заявил Геннадий, – любуйтесь.
Темноту на площади внезапно прорезал яркий луч. Я сжалась в комок.
– Это они? – с легким разочарованием спросил баритон.
Сорокин тихо засмеялся.
– Выглядят убого. Не сомневайтесь, Роман, самые настоящие Нао. Валерий Валентинович будет доволен.
– Не пори чушь! – остановил Геннадия собеседник. – При чем здесь Раевский?
– Ну да, – согласился Геннадий, – действительно.
– Какие-то они бэушные, – сказал Роман.
– Я вас подводил раньше? – вздохнул Сорокин.
– М-м-м… – протянул Роман.
– Шкатулка из Китая, чашка из Каира…
– Хватит, разболтался, – приказал Роман.
Но Геннадия оказалось не так-то легко заткнуть.
– Не командуй. Ты всего-то шестерка, курьер по доставке. А я спец по древностям. Нао подлинные.
– И как ты их добыл? – язвительно спросил посланец Раевского.
– Пришел с экскурсией в музей. Пнул одну тупую бабу в спину, она на витрину свою собаку уронила. Тут же сработала сигнализация. Пока народ орал, я брызнул на замок витрины специальным составом, из баллончика-дозатора от астмы. В принципе, если надо, можно им и в пасть пшикнуть, вреда не будет. Состав нарушил целостность запора, естественно, погас свет. Дальше ловкость рук. Взял настоящие Нао, сунул в витрину подделки. Поверь, они шикарного качества, лучше подлинных.
– И откуда ты знал, чем на замок лить? И что свет погаснет? – не успокаивался Роман.
– Я че, дурак? Готовился заранее, имею информатора в музее. Вот имени его тебе не сообщу, может, он еще когда понадобится, – спокойно ответил Сорокин.
– Зачем ты с группой пошел? – не отставал курьер.
– Так надежнее, – заявил Геннадий, – похоже на глупую случайность. Баба-дура собачонку в руках не удержала, а я от неожиданности на дозатор нажал. Идиотское происшествие с тупыми туристами. Никто ничего не заподозрил. Поинтересуйся местной прессой, она взахлеб о случившемся воет.
– Уже читал. Газеты сообщили: Нао на месте, государственная собственность в экспозиции не тронута, – протянул курьер.
– Дурак ты, Рома, – с жалостью констатировал Гена, – оттого Валерий Валентинович тебя на посылках и держит. В Китае тоже на чашку народ любуется, а где подлинник?
– У хозяина, в музее, – буркнул Роман.
Сорокин тихо засмеялся.
– Ну и здесь то же самое. Увози Нао, пусть Валерий Валентинович экспертизу сделает. Если он удостоверится в подлинности, деньги переведете обычным способом.
– Лады, – прокряхтел Роман.
– Когда летишь? – полюбопытствовал Сорокин. – Завтра в шесть?
– Да, – сказал Роман и тут же встревожился: – А тебе что за интерес?
– Просто к слову пришлось, – ответил Сорокин.
– Болтай с бабами, – схамил Роман.
Послышался лязг, скрип, потом повисла тишина. Какое-то время я сидела на корточках, уткнувшись лицом в колени, потом рискнула встать.
Две темные кучи исчезли. Очень осторожно, на цыпочках, я подобралась к тому месту, где вели неспешный разговор Сорокин и незнакомый мне Роман, и увидела ровную стену без малейшего намека на дверь, пол, выложенный камнями, и узкий проход, который завершался тупиком. Вперед дороги не было. Чтобы вернуться назад, парочка должна была миновать меня, но никто не появлялся в поле моего зрения. Оставалось лишь предположить, что Геннадия и Рому утащили черти или мужчины, как всякая нечистая сила, умеют просачиваться сквозь стены.
На экране моего мобильного горел значок «нет сети», я, трясясь от страха, пошла назад, свернула в какую-то галерею и вновь вышла на ту же площадь. Сперва мне захотелось плакать, но затем я сообразила: местность только напоминает место встречи преступников, это другая площадь. И тут ожил мобильный.
– Ты передумала? – грустно спросил Пол. – Уже начало десятого! Я очень расстроен.
– Милый, дорогой, – закричала я, – произошла ошибка. Я попросила таксиста отвезти меня в «Старый город», он доставил меня к каким-то воротам, но никакого трактира тут и в помине нет.
– Воротам? – переспросил Пол.
– Да, да, – закричала я, – такие здоровенные, как в замке, в них калитка.
– Что ты сказала шоферу? – занервничал хирург.
– Доставьте меня в «Старый город», – процитировала я.
– Просто Старый город? – осведомился врач.
– Верно, а что не так?
Пол явно заволновался.
– Следовало уточнить: ресторан «Старый город». Таксист тебя неправильно понял и доставил в старый город. Там и днем-то опасно, гидам не разрешают возить туда туристов.
– Мама, – пискнула я, – что мне делать?
– Жди звонка, – приказал Пол.
– Здесь нет связи, – всхлипнула я.
– Но мы же беседуем, – логично заметил англичанин, – стой на месте.