– Это не страшно, – утешил меня отец. – Постепенновспомнится. Еще у тебя есть кто-нибудь на подозрении?

– Да. И даже очень. Что тебе известно о детском параличе? Оего воздействии на характер, я хочу сказать.

– Ты имеешь в виду Юстаса?

– Да. Чем больше я об этом думаю, тем больше мне кажется,что Юстас самый подходящий претендент. Он не любил деда, был на него в обиде.Он мальчик странный и неуравновешенный. То есть явно не в норме. Онединственный в семье, кто мог бы, по моим представлениям, спокойно пристукнутьЖозефину, если она что-то про него знала – а похоже, что знала. Эта девочказнает все про всех. И все записывает себе в записную книжечку…

Меня вдруг осенило.

– Боже, какой я осел! – только и оставалось мне воскликнуть.

– Что случилось?

– Теперь я знаю, что было не так. Мы решили, Тавернер и я,что этот погром в комнате у Жозефины, эти сумасшедшие поиски были затеяны радиписем. Я думал, что она их заполучила и спрятала на чердаке. Но когда мы с нейразговаривали позавчера, она ясно сказала, что письма спрятал сам Лоуренс. Онавидела, как он спустился с чердака, пошла по его следам и обнаружила письма. Иконечно же, прочитала. В этом уж можно не сомневаться. А потом оставила там,где они лежали.

– Ну и что из этого?

– Разве ты не видишь? Очевидно, кто-то искал в ее комнате неписьма, а нечто совсем другое.

– И это другое…

– Черная записная книжечка, где она записывает свои«разоблачения». Эту книжечку и искали. Еще мне кажется, что тот, кто искал ее,так ее и не нашел. Значит, книжечка и сейчас у Жозефины. Но если так…

Я даже привстал.

– Если это так, – сказал отец, – значит, ей все еще грозитопасность. Ты это хотел сказать?

– В безопасности она будет только тогда, когда уедет вШвейцарию. Ты ведь знаешь, что ее собираются туда послать?

– А сама она хочет ехать?

Я задумался:

– Не уверен.

– Тогда она, скорее всего, и не поедет, – заключил отец. –Насчет опасности ты прав. Поэтому поезжай в Суинли Дин как можно скорее.

Но все-таки кто же это мог быть? Юстас? Клеменси? Я былблизок к отчаянию.

– Факты, по-моему, ясно указывают в одном направлении… –тихо сказал отец. – Меня удивляет, что ты сам этого не видишь.

Гловер открыл дверь:

– Прошу прощения, мистер Чарльз, вас к телефону. МиссЛеонидис звонит из Суинли Дин, говорит, что очень срочно.

Меня охватил ужас – повторялось все точно, как в прошлыйраз. Неужели снова Жозефина? А вдруг убийца на этот раз не промахнулся?…

Я поспешил к телефону:

– София? Это я, Чарльз.

В голосе Софии было какое-то глухое отчаяние.

– Чарльз, ничего не кончилось. Убийца все еще здесь.

– Что ты хочешь сказать? Что случилось? Опять Жозефина?

– На этот раз не Жозефина. Няня.

– Няня?

– Да. В стакане было какао – это был Жозефинин стакан, онане стала пить и оставила на столе, а няня решила, что жалко выливать, и выпила.

– Бедная няня! Она в тяжелом состоянии?

Голос Софии дрогнул:

– Чарльз, она умерла.

Снова начался кошмарный сон.

Я думал об этом, сидя в машине, когда мы с Тавернером ехалииз Лондона в Суинли Дин. Это было точное повторение нашего прошлогопутешествия.

Тавернер иногда произносил какие-то бранные слова. Я жевремя от времени твердил тупо и бессмысленно одну и ту же фразу: «Значит, этоне Бренда и не Лоуренс. Значит, не Бренда и не Лоуренс».

Верил ли я сам в это? Скорее мне хотелось верить, хотелосьуйти от других, более зловещих предчувствий…

Они влюбились друг в друга и писали друг другу глупые,сентиментальные, любовные письма. Они уповали на то, что старый муж Брендыскоро спокойно и тихо отойдет в мир иной, – я даже не был уверен, что они такуж жаждали его смерти. У меня было чувство, что отчаяние и тоска несчастнойлюбви их вполне устраивают, даже больше, чем перспектива будничной супружескойжизни. Бренда вряд ли была страстной женщиной. Для этого она была слишкоманемична, слишком пассивна. Она мечтала о романтической любви. Думаю, что иЛоуренс тоже был из тех, для кого несбывшиеся надежды и неясные мечты о будущемблаженстве значат больше, чем утехи плотской любви.

Они попали в ловушку и, насмерть перепуганные, не моглисообразить, как из нее выбраться. Лоуренс сделал невероятную глупость, неуничтожив письма Бренды. Его письма Бренда, очевидно, все же уничтожила. Иначебы их нашли. И вовсе не Лоуренс положил мраморного льва на дверь прачечной. Этобыл кто-то другой, чье лицо по-прежнему было скрыто от нас маской.

Мы подъехали к двери. Тавернер вышел, я последовал за ним. Вхолле стоял какой-то незнакомый мне человек в штатском. Он поздоровался сТавернером, который сразу же отозвал его в сторону.

Внимание мое привлекла гора чемоданов в холле. На всехчемоданах были бирки с адресом. Пока я смотрел на них, по лестнице спустиласьКлеменси. На ней было ее неизменное красное платье, пальто из твида, а наголове красная фетровая шляпа.

– Вы приехали как раз вовремя, чтобы попрощаться, Чарльз, –сказала она.

– Вы уезжаете?

– Да. Мы сегодня вечером едем в Лондон. Самолет завтра раноутром.

Она была спокойна и улыбалась, но глаза гляделинастороженно.

– Но сейчас вы ведь не можете уехать.

– Почему не можем? – Голос сразу стал жестким.

– А смерть…

– Смерть няни к нам не имеет никакого отношения.

– Может быть, и нет. Тем не менее…

– Почему вы говорите «может быть, и нет»? Она действительнок нам не имеет отношения. Мы были у себя наверху, складывали остатки вещей. Ини разу не спускались вниз, пока какао стояло на столе в холле.

– Вы можете это доказать?

– Я отвечаю за Роджера, а он за меня.

– И никаких других свидетелей? Не забывайте, вы муж и жена.