Гнев ее вылился наружу.

– Вы невыносимы, Чарльз! Мы с Роджером собираемся уехать –начать новую независимую жизнь. На кой дьявол нам понадобилось на прощание датьяд доброй глупой старухе, не причинившей нам никакого зла?

– Может быть, вы намеревались дать яд кому-то другому?

– Еще менее вероятно, что мы хотели отравить ребенка.

– Но это ведь зависит от того, какой это ребенок. Несогласны?

– Что вы имеете в виду?

– Жозефина не совсем обычный ребенок. Она много знает олюдях. Она…

Я запнулся. В дверях, ведущих в гостиную, появиласьЖозефина. Она грызла неизменное яблоко, а глаза над его круглым румяным бочкомсветились каким-то бесовским торжеством.

– Няню отравили, – объявила она. – Точь-в-точь как идедушку. Интересно, правда?

– Тебя что, это совсем не огорчает? – спросил я сурово. – Тыже очень ее любила, мне кажется.

– Не особенно. Она всегда меня ругала за что-нибудь. Вечношум поднимала.

– А ты хоть кого-нибудь любишь, Жозефина? – спросилаКлеменси.

Жозефина остановила свой гоблинский взгляд на Клеменси.

– Я люблю тетю Эдит, – сказала она. – Я очень даже люблютетю Эдит. И еще я могла бы любить Юстаса, но только он всегда такой злющий сомной, и ему совсем не интересно разгадывать, кто все это сделал.

– Я советую тебе прекратить эти разгадывания, – сказал я. –Это небезопасно.

– Мне больше ничего не надо разгадывать. Я все знаю.

Воцарилось молчание. Неподвижный торжествующий взглядЖозефины был устремлен на Клеменси. До моего слуха донесся звук, напоминающийглубокий вздох. Я резко обернулся. На ступеньках, на середине лестницы, стоялаЭдит де Хевиленд, но мне казалось, что вздохнула не она. Звук пришел из-задвери, через которую вошла Жозефина.

Прыжком я пересек комнату и распахнул дверь – за ней никогоне было.

Я тем не менее был сильно обеспокоен. Кто-то только чтостоял за дверью и слышал, что сказала Жозефина. Я вернулся и взял Жозефину заруку. Она по-прежнему жевала яблоко и в упор смотрела на Клеменси. Помимоважного высокомерия, в этом взгляде было какое-то злобное торжество.

Я сказал:

– Пойдем, Жозефина. Нам надо немного поговорить.

Я догадывался, что Жозефина воспротивится, но я был настроенрешительно. Я почти насильно дотащил ее до той части дома, где она жила. Тамбыла небольшая комната типа гостиной, которой пользовались в дневные часы игде, я надеялся, никто не потревожит нас. Я привел ее туда и, закрыв крепкодверь, усадил на стул. Затем я пододвинул второй стул и сел так, чтобы видетьее лицо.

– Ну, а теперь, Жозефина, поговорим откровенно. Итак, чтотебе известно?

– Масса всего.

– В этом я не сомневаюсь. У тебя голова, наверное, такзабита, что туда уже больше не вмещается никаких сведений – ни нужных, ниненужных. Ты прекрасно знаешь, о чем я говорю, не так ли?

– Конечно, знаю. Я же не глупая.

Я так и не понял, предназначалась ли эта шпилька мне илиполиции, но я, не обратив на нее внимания, продолжал:

– Ты знаешь, кто положил яд в твое какао?

Жозефина кивнула.

– Ты знаешь, кто отравил дедушку?

Снова кивок.

– А кто прошиб тебе голову?

Она снова кивнула.

– Тогда вспомни то, что ты знаешь, и расскажи все мне прямосейчас.

– Не расскажу.

– Ты должна это сделать. Все добытые тобой или подслушанныесведения необходимо сообщить полиции.

– Я ничего не расскажу полиции. Они глупые. Они думают, чтоэто Бренда… или Лоуренс. А я не такая глупая. Я-то знаю прекрасно, что этововсе не они. У меня давно появилась мысль, кто это мог быть, и я произвелапроверку – и теперь я знаю, что была права, – заключила она с радостнымудовлетворением.

Я призвал на помощь все свое терпение и начал новую атаку.

– Я не могу не признать, Жозефина, что ты необыкновенноумна, – сказал я.

Она была явно польщена.

– Но скажи сама, какой толк от твоего ума, если тебя небудет в живых и ты не сможешь порадоваться тому, что ты такая умная? Дурочка,разве тебе не понятно, что, пока ты так по-детски все скрываешь, ты находишьсяв непрерывной опасности?

Жозефина с довольным видом кивнула:

– Конечно, понимаю.

– Ты уже два раза чудом избежала смерти. При первомпокушении ты едва не лишилась жизни, а второе стоило жизни другому человеку. Иесли ты будешь с важным видом расхаживать по дому и объявлять во всеуслышание отом, что тебе известен убийца, будут новые попытки – и погибнешь либо ты, либокто-то другой. Разве ты этого не понимаешь?

– В некоторых детективах иногда убивают всех подряд, одногоза другим, – сказала Жозефина с явным удовольствием. – А в конце преступникаловят только потому, что он или она единственно и остался в живых.

– Но это не детектив. Это «Три фронтона», Суинли Дин, а ты –маленькая глупая девочка, начитавшаяся больше чем нужно всякой ерунды. Язаставлю тебя сказать мне, что ты знаешь, даже если мне придется душу из тебявытрясти.

– Я всегда могу что-нибудь наврать, – возразила Жозефина.

– Можешь, но не станешь. Собственно, чего ты ждешь?

– Вы не понимаете, – сказала Жозефина. – Может, я вообщеникогда не скажу. А может, я люблю этого человека?

Она сделала паузу, как мне показалось, чтобы полюбоватьсяпроизведенным эффектом.

– А если я и скажу когда-нибудь, – продолжала она, – то ужсделаю это как надо. Рассажу всех в круг, разберу все с начала до конца,приведу улики, а потом неожиданно скажу: «Это вы!» – Она театральным жестомвыбросила вперед указующий перст как раз в ту минуту, когда вошла Эдит деХевиленд.

– Брось огрызок яблока в мусорную корзину, Жозефина, –сказала она строго. – Где твой носовой платок? У тебя липкие пальцы. Ясобираюсь взять тебя прокатиться на машине.

Встретившись со мной взглядом, она многозначительнодобавила:

– Ей полезно отсюда уехать на часок-другой… – Заметив, чтоЖозефина готова взбунтоваться, она сказала: – Мы поедем в Лонгбридж и будеместь мороженое, крем-брюле.