Глаза Жозефины радостно заблестели.

– Две порции, – сказала она.

– Посмотрим. А теперь пойди надень шапочку и пальто и незабудь темно-синий шарф. Сегодня холодно. Чарльз, сходите вместе с ней иподождите, пока она оденется. Не оставляйте ее одну. Мне надо написать парузаписок.

Она села за письменный столик, а я эскортировал Жозефину.Если даже Эдит меня бы не предупредила, я все равно бы ходил за Жозефинойхвостом. Я был уверен, что этого ребенка за каждым поворотом подстерегаетопасность.

Я только успел критически оглядеть туалет Жозефины, как вкомнату вошла София. Она очень удивилась при виде меня:

– Вот уж не ожидала увидеть тебя в роли горничной, Чарльз. Яи не знала, что ты здесь.

– А я еду в Лонгбридж с тетей Эдит, – объявила с важнымвидом Жозефина. – Мы будем есть мороженое.

– Брр, в такую холодину?

– Крем-брюле прекрасно в любую погоду, – ответила Жозефина.– Чем на улице холоднее, тем от него теплее.

София была хмурая. Я видел, что она чем-то обеспокоена.Бледная, круги под глазами.

Мы вернулись с ней обратно в маленькую гостиную. Эдитпромокнула адреса на конвертах и торопливо поднялась.

– Мы отправляемся, – сказала она. – Я велела Эвансу выкатить«Форд».

Она прошла в холл, мы следом за ней.

Мое внимание снова привлекли чемоданы с голубыми бирками. Уменя они почему-то вызывали смутную тревогу.

Эдит де Хевиленд сказала:

– Какой прекрасный день, – она натянула перчатки и взглянулана небо. «Форд» уже ждал их перед домом. – Холодно, однако воздух бодрящий.Настоящий английский осенний день. А как хороши эти обнаженные деревья на фоненеба – листочки кое-где еще висят, совсем золотые.

Она помолчала, а потом повернулась и поцеловала Софию.

– Прощай, дорогая, – сказала она. – Не слишком огорчайся.Есть вещи, которые надо принять и пережить.

Затем она сказала:

– Поехали, Жозефина – И села в машину.

Жозефина примостилась на сиденье рядом с ней. Они обепомахали нам рукой, когда машина тронулась.

– Я считаю, что это правильно – увезти на время Жозефинуотсюда. Но девочку надо заставить рассказать то, что она знает, София.

– Она, очевидно, ничего не знает. Просто делает вид. Любитнапустить на себя важность.

– Все это на самом деле серьезней. Кстати, они выяснили, чтоза яд был в какао?

– Дигиталис. Тетя Эдит принимала дигиталис от сердца. У неевсегда стоит пузырек с маленькими таблеточками, обычно полный. А сейчас пузырекпустой.

– Но такие вещи надо запирать.

– Она запирает. Но мне кажется, найти ключ для того, комуэто понадобилось, труда не составляет.

– А кому это могло понадобиться? Кому? – Я снова поглядел нагруду багажа и неожиданно для себя произнес вслух: – Им нельзя уезжать. Нельзяих отпускать.

София смотрела на меня с удивлением:

– Роджера и Клеменси? Уж не думаешь ли ты?…

– А что ты думаешь?

София как-то беспомощно взмахнула руками.

– Не знаю, Чарльз, – сказала она едва слышно. – Я знаютолько одно – снова… снова вернулся этот кошмарный сон…

– Да, я тебя понимаю. Те же слова пришли мне в голову, когдамы ехали сюда с Тавернером.

– Потому что это и есть настоящий кошмар. Ходить средиблизких людей, смотреть на их лица… и вдруг увидеть, как эти лица меняются… иперед тобой уже совсем другой человек, не тот, кого ты знаешь, незнакомый,жестокий…

Она вдруг закричала:

– Давай выйдем на улицу, Чарльз, давай выйдем! На улице нетак страшно… Я боюсь оставаться в доме…

Мы долго пробыли в саду. По молчаливому согласию мы большени словом не обмолвились об ужасе, нависшем над нами. Вместо этого София снежностью и теплотой рассказывала мне об умершей, о бесконечных затеях, обиграх, в которые они в детстве играли с няней. Няня знала множество историй проРоджера, про их отца, про других братьев и сестер. Для нее они были все равночто свои дети. Няня снова вернулась к ним помочь во время войны, когда Жозефинабыла крошкой, а Юстас забавным мальчуганом.

Воспоминания эти были целебным бальзамом для Софии, и я изовсех сил поддерживал наш разговор.

Я подумал о Тавернере – интересно, что он делает? Наверное,опрашивает обитателей дома. Отъехала машина с полицейским фотографом и двумяполицейскими, и тут же около дома остановилась санитарная карета. Япочувствовал, как вздрогнула София. Карета вскоре уехала, и мы поняли, что телоняни увезли, чтобы подготовить его для вскрытия.

А мы все сидели, потом ходили по саду и говорили, говорилибез конца – и снова наши слова, чем дальше, тем больше маскировали нашиподлинные мысли.

Поежившись, София сказала:

– Должно быть, очень поздно – почти совсем темно. Надо идти.Тети Эдит с Жозефиной еще нет… Им давно пора вернуться.

Меня охватило какое-то смутное беспокойство. Что случилось?Тетя Эдит нарочно держит девочку подальше от скрюченного домишка?

Мы возвратились в дом.

София задернула шторы, мы разожгли камин. Казавшаясянеуместной былая роскошь обстановки вдруг гармонично вписалась в интерьерпросторной гостиной. На столах стояли большие вазы с желтыми хризантемами.

София позвонила, и та самая горничная, которую я виделнаверху, принесла чай. Глаза у нее были красные, и она непрерывно всхлипывала.Я заметил, что она то и дело испуганно оглядывается назад.

Магда присоединилась к нам, а Филипу чай отнесли вбиблиотеку. На сей раз Магда была воплощением застывшей скорби. После каждогосказанного слова она надолго замолкала. Неожиданно она спросила:

– А где же Эдит и Жозефина? Что-то они запаздывают.

В голосе ее, как мне показалось, была озабоченность.

В душе у меня росло беспокойство. Я спросил, здесь ли ещеТавернер, и Магда ответила, что он как будто не уехал.

Я отправился на его поиски и, как только увидел, сразу жесказал, что меня беспокоит отсутствие мисс де Хевиленд и девочки. Тавернернемедленно позвонил по телефону и отдал какие-то распоряжения.