другую сторону отверну. И отвернула. Я уж потом, когда здесь жил, Ваньшу свово просил найти, так он мне нашёл моих-то. Жена померла давно, а сыну, когда вернулся, уж за восемьдесят годов было. Солидный человек, учёный, в начале сороковых по амнистии Сталина назад вернулся, в аккурат перед войной большой. Но я войну тоже пропустил. Вышел отсюда, а на дворе уж девяностые годы. Век, считай, под землёй просидел, а так было, будто миг прошёл…

— А Золотая девка что? Так просто отпустила тебя? — спросил я.

— А я ключ-камень нашёл. Он все двери под землёй открывает. Так и ушёл от неё. — Тимофей не умел врать, он смущался, отводил глаза, начинал суетливо передвигать предметы на столе. И следующему заявлению я не поверил. Он сказал: — Потерял я ключ-камень, как есть потерял. Ну, всё, давай спи, завтра огурцом встанешь, как новенький будешь.

И я задул керосиновую лампу.

Но уснул не сразу. Рассказ Тимофея про долги своему приёмному сыну всколыхнул другие воспоминания. Сначала думал про Аллочку. Мысли, сплетаясь косичкой, привели меня к моменту, когда она, проведя по груди рукой, нажала пальцем на след пули. Стрельба у ручья, Ботаник… История повторилась, почти повторилась — Пётр, слава огу, жив, а Ванька, вот так же оттолкнув меня, погиб сам, и я, закрыв собою Ботаника, будто отдавал тот давний долг погибшему другу…

* * *

В тот вечер я никуда не собирался, хотелось тупо выспаться, отдохнуть, но Ванька позвонил и, ничего не объясняя, сказал, что через пять минут подъедет за мной. «Братан, ты чё? Какой спать?! Давай собирайся, сейчас в кабак завалим, потом сауна, девочек вызовем! Планы у меня на вечер большие, готовься! Настроение — просто рвёт! У меня на жизнь, знаешь, какие планы?! Вообще чума — невероятные просто! Ого-го какие! Вот в “Хаус-клубе” расскажу!»… Всю дорогу, пока ехали по тёмным улицам засыпающего города, он балагурил, отпускал примитивные шуточки, а я зевал, мысленно ругая себя за то, что ответил на звонок. Скоро были у «Хаус-клуба». Машину поставили на стоянку. Только зашли, поднялись на первую площадку — сверху вывалила толпа, человек шесть, крик, драка. Иван тут же кому-то врезал по морде, я с разворота въехал кулаком в чей-то живот. Автоматически — места мало, невольно пришлось защищаться. Разбираться, кто кого «мочит», не было времени. Крик: «Маски-шоу! Валим!», фигуры в камуфляже внизу лестницы и автоматная очередь. И Ванька… друг, метнувшийся вперёд. Я не знаю, хотел ли он спасти меня или в пылу чужой драки случайно рванулся под пули, но ещё мгновенье — и он лежит на мне, а я, не чувствуя боли в простреленном боку, смотрю в его мёртвые, остановившиеся глаза…

Позже меня везли на «скорой», врачи что-то делали со мной, закатывали рукав, измеряя давление, кололи что-то, а я плакал. Не стыдясь слёз, не вытирая их, плакал, впервые вот так, близко, глаза в глаза, увидев смерть.

Мне повезло: квитанция со стоянки спасла от суда. Ну и сам юрист, сообразил, как и что надо отвечать. Да и особых вопросов ко мне не было: на лестнице в «Хаус-клубе» залётные гастролёры, у нас проездом, что-то не поделили с местными «братками». Того собровца, что дал очередь из автомата, по головке тоже не погладили — четыре трупа, трое, включая меня, с огнестрельными ранениями.

Из больницы вышел другим человеком. Улетучилась куда-то блатная романтика, пропал задор, исчезло желание «красиво жить». Съездил на кладбище и долго стоял у могилы, глядя на фотографию друга. Ванька улыбался, большие на выкате глаза светились, и я словно слышал его слова: «Яшка, у меня на вечер большие планы! А на жизнь, знаешь, какие у меня планы?! Вообще чума — невероятные просто!»

У меня планов на жизнь не было. Диплом в кармане, разряд по спорту, квартира — небольшая, хрущовка, в которой я жил один. Устроился на работу, первую, какая подвернулась — юрисконсультом. В только что открывшийся тогда в Барнауле новый офис концерна «РИП»…

* * *

Утром встал рано, ещё до света. Поблагодарив Тимофея, отказался от завтрака и пешком с удовольствием прогулялся до ручья. Свежий, упоительный воздух, солнце, ещё неяркое, будто слегка сонное, шум воды неподалёку, шелест листвы и птицы… Как щебетали птицы, радуясь дню!

Я перешёл по мосткам ручей, бросил взгляд назад, на заросли шиповника и малины у подножия гор, и направился вперёд, в рудничный посёлок. На душе было тихо, спокойно, мирно. Сейчас бужу Ботаника, собираем манатки — и всё, возвращаемся в город.

Глава восьмая

Петро всё-таки уговорил меня совершить ещё один поход под землю. Сотовая связь в районе рудника не действовала, рация работала через раз. Связаться с РИПом не получилось, но Саныч заверил нас, что будет пробиваться в Усть-Кумир, а там передадут куда надо. А если нужно, то и сам до Усть-Кана доедет.

— Ну, зачем же лишние хлопоты? Мы часа через четыре, думаю, сами уже отправимся домой.

— Яков, пока ты отдыхал на пасеке, я всё разведал. Есть сбойка в скифский рудник из Старо-Ордынского. Фёдор Саныч нашел старые карты. Про сам рудник он только слышал. Ну и местные легенды, конечно. Как без них. Тимофей что-то про этот скифский рудник знает. А на старом плане тридцатых годов сбойка эта отмечена. Когда в Щербаковском руднике работали, случайно вышли на этот спиральный ход, но в отличие от ордынских рудников, ход идёт не кишкой, а вверху сходится клином, всё давление горных пород распределяется. Крепи не надо. Сбойку сделали, но как следует обследовать не получилось. План гнать нужно было, а участок тот неперспективным оказался, на другой перешли.

— Не, Петруха, даже не уговаривай. Возвращаться надо. Просто поверь на слово — надо, и всё. Ну и Алла, всё-таки вопрос с ней не решён.

— Да всё у неё нормально. Пока ты без памяти валялся, с концерна вертолётом груз присылали, ну и там рация у парней помощнее, связался с Палычем. Сказал, что жива, здорова, занимается ремонтом дома.

— Как?.. — Если бы Петро ударил меня кулаком в солнечное сплетение, наверное, мне было бы легче понять, почему он это сделал, чем пережить такое известие. — Вот ну не зараза ли?!! — я прошёлся по комнате, хлопая себя руками по коленям. — Ну ведь специально предупредил, чтобы в коттедж сейчас даже не совалась!

— Почему? — Петро внимательно смотрел на меня. — Может, расскажешь?

— Есть причина, — я вышел на крыльцо, закурил. Может, зря волнуюсь? Аркадий, судя по всему, здесь крутится, зачем-то меня пасёт. Он что, думает, что я этот грёбаный вексель с собой