усилия». Тем не менее, Спренгтпортен не отчаивался; он настаивал только на умеренности и на том, что не надо давать повода к опасениям, что русские войска, займут страну. Кроме того он рассчитывал на Гастфера.

Для направления своих подпольных действий он ставил на разрешение Императрицы два вопроса: желает ли она признать принца Карла в качестве царствующего в Финляндии герцога под покровительством её, Императрицы, с правом для неё избрать после него другого герцога? Таким образом, предполагалось, отчасти подобно Курляндии, лично удельное, а не наследственное герцогство. Или же «не найдет ли Императрица более соответственным с настоящею и будущею безопасностью — устранить всякую тень личной власти и просто принять финскую нацию свободную и независимую в её внутренней конституции?». Спренгтпортен забывал, что есть третий, весьма простой, но самый существенный вопрос: не следует ли прямо идти вперед и разрешить возникшие затруднения силой оружия, поднятого со стороны России не для нападения, а для защиты? Но этот простой вопрос прямо и решительно удалял со сцены шведско-русского генерала, и разумеется не от его честолюбия и жажды власти можно было ожидать такого самоуничтожения. Легко видеть, что в поставленных вопросах была немалая доля недомолвок, которые трудно объяснить своеобразным стилем французских инеем Спренгтпортена. Он предлагал Императрице «принять» финскую нацию, но в то же время устранить всякую тень личной власти. По всей вероятности, была задняя мысль: Спренгтпортен опять лелеял мечту о финляндской республике под фиктивным протекторатом Екатерины, со львиной, разумеется, долею для себя; он не решался только яснее высказаться. Поставленные два вопроса Спренгтпортен предлагал на разрешение Императрицы, с ловкостью придворного уверяя что никто лучше её не может сообразить все последствия того или другого решения. Дабы помочь в выборе он делал пояснения, едва ли впрочем, облегчавшие задачу, если бы Екатерина захотела ею заняться. И в том, и в другом решении Спренгтпортен видел возможность обеспечения безопасности и славы Императрицы, находя только что ход дел должен быть иной сообразно выбранной системе. — «Первая может осуществиться в 24 ч. Нужно простое да» со стороны Вашего Величества и «ура» со стороны народа, — и вот великое княжество финляндское навсегда отделено от Швеции под властью принца, интересы которого, честолюбие и виды будут польщены этим новым положением». Второй путь, по словам нашего комментатора, «будет более медлен, более сложен, менее существен в данных обстоятельствах, потребует дельных голов, средств, патриотизма, который может быть трудно будет поддерживать (?!), но раз цель будет достигнута, — представится учреждение более достойное уважения, может быть более спокойное во всех отношениях, неподверженное ни одному из тех колебаний, сопряженных со смешанными правительствами, где последующий интерес всегда в противоречии с интересом первоначальным».

Этот набор фраз в виде программы Спренгтпортен представлял Императрице в рапорте от 5-го сентября. Тут же он удостоверял, что очищение Гёгфорса от шведских войск, на котором Екатерина настаивала с таким лихорадочным нетерпением, должно было состояться в тот же день, т. е. 5-го. Такое сведение он основывал на письме Монтгоммери, в котором на счет Гёгфорса тот заявлял, что исполнил свою обязанность как честный человек, и что герцог Карл дал уже генералу Платену соответственные приказания на вторник 5(16) числа. Монтгоммери ожидал затем, что общая амнистия, а также свидание герцога с великим князем, не замедлят последовать.

Не смотря однако на эти уверения, Гёгфорс продолжал оставаться в руках Шведов и 6-го сентября, тогда как другие части русской территории были от них очищены уже более месяца. Нетерпение и раздражение Императрицы росло с каждым днем, как о том свидетельствует и Храповицкий в своих ежедневных отметках. Понятно поэтому, с каким неудовольствием получила она 8-го сентября новую корреспонденцию из Фридрихсгама, в которой и Мусин-Пушкин, и Спренгтпортен продолжали все только в будущем сулить очищение Гёгфорса. Но, кроме этой неприятности, сообщения Спренгтпортена хотя и удостоверяли, что все идет хорошо, содержали и нечто пожалуй еще более неприятное для Екатерины. Спренгтпортен спрашивал: желает ли она поддержать принца Карла? В связи с этим было вероятно и усиленное домогательство его иметь свидание с Павлом Петровичем. После приведенной её собственноручной приписки, в которой она с такой неудержимой враждебностью отозвалась на сделанный им шаг к примирению, понятно, что она должна была также враждебно Отнестись и к предполагаемой кандидатуре принца на финляндский престол. О свидании она высказалась в отрицательном смысле еще прежде. В таком же смысле выражался и вице-канцлер гр. Остерман, полагая что задуманное свидание нужно совсем отклонить, «принимая однако для сообщения Императрице письменные отзывы принца, которые всегда документом служить могут».

На другой же день, 9-го сентября, послан (прил. № 18) указ Мусину-Пушкину в этом смысле: ожидание добровольного удаления неприятеля не заслуживало более доверие. «На обещание вывести войска шведские из Гёгфорса и из границ наших мы тем меньше считать можем, что оно уже не один раз дано было, но без исполнения осталось». При таком недоверии Екатерина справедливо продолжала возлагать надежду на военную силу. «Флотилия гребная в пути, — приписала она собственноручно, — дай Бог, чтобы скорее к вам благополучно доехала». Вместе с тем возникало недоумение: с кем же собственно могут быть соглашения? Очевидно доводы Спренгтпортена не были для неё особенно убедительны. «Но правда, — продолжала она — что точно нам сказали, кто обещает, и с кем мы теперь имеем дело, когда и сами с нами трактующие, как себя назвать не знают, следственно и коим образом можем на них полагаться, ибо есть ли они и ныне почитают себя зависящими от короля шведского, то после оказанного со стороны их непослушания, может снова или часть их оставить бунтовщиков, а через то способы к трактованию с ними и затруднены будут, вместо того что буде бы они огласили себя нацией вольной и независимой, ищущей помощи и заступления против угнетателя их вольности и установленных законов, тогда весьма удобно будет вступить в гласные переговоры с ихним народом и подать ему наше пособие». — Очевидно достоинство Екатерины страдало от навязанного ей Спренгтпортеном действия тайными путями, и она скорее желала вывести все дело на свет Божий. Очевидно также, что глядя по необходимости глазами Спренгтпортена, как единственного знатока и советника, она принимала до того времени рассказы и донесения его за чистую монету и была в уверенности, что имеет дело действительно со всем финским народом, именем которого советник её прикрыл интригу нескольких самозванных его представителей. С другой стороны ясно, что в уме её брала верх вторая из предложенных Спренгтпортеном, хотя и весьма смутно, альтернатив, т. е. отделение Финляндии от Швеции в виде независимой страны под покровительством России, преимущественно