— Пассаж про платье даже не обсуждается, —перебила я Мерзкого, — надеюсь, ты догадываешься, что я не ношу в повседневнойжизни наряд со шлейфом. Волосы мне уложили в парикмахерской, вернее, это былшиньон, а цвет кожи приобретен с помощью автозагара. Я решила, чтодекольтированный наряд лучше не натягивать на бледное тело, и воспользоваласьсоответствующим кремом, правда, чуток переборщила и стала похожа на копченуюшпроту! Вот паспорт, полюбуйся! Изучи нужные странички, ты ведь знаешь, где яживу, подбрасывал в почту страницы из рукописи!

Владимир вцепился пальцами в свои волосы.

— Дрянь, — загундосил он, — посмела сюдавойти! Дрянь! Дрянь! «Оскар» мой! И Нобелевская! Тебе их у меня не отнять!Какой детектив? Я создал великое произведение! Роман-притчу! Эпическое полотно!Убирайся из моего дома, ты сумасшедшая! Я нормальный — психопатка ты. Янормальный, я гений!

— Смотри сюда, — раздалось от двери.

Я обернулась, на пороге кухни стояла Лиза, вруках она держала железный поднос, на котором лежали листы бумаги.

— Что это? — спросила она.

— Рукопись, — послушно ответил Владимир, — мойбессмертный труд, плод всей жизни!

— Ты пишешь от руки, — продолжала Лиза, — непользуешься компьютером! А потом перепечатываешь текст на обычной машинке!

— Да, — подтвердил Мерзкий, — бездушнаяэлектроника убивает мысли. Чехов, Бунин и Куприн не прикасались к ноутбукам.

Несмотря на напряженную обстановку, мне сталосмешно. Действительно, великие литераторы не имели компьютеров, у них не было иудобных во всех отношениях шариковых ручек. Можно, я не стану объяснять, покакой причине литераторы прошлых лет не приобрели себе компы? Кстати,Чайковскому мог бы понравиться плеер, да только Петр Ильич скончался задолго допоявления на свет сего гениального изобретения. Вся Академия наук тех лет несмогла бы понять, каким образом маленькая коробочка «запоминает», а потомтранслирует музыку.

— Значит, это единственный экземпляр? — мирноспросила Лиза.

— Исправленный, дополненный, готовый котправке в комитет по Нобелевским премиям, — сказал Владимир, — ты сейчасдержишь рукописный и отпечатанный варианты.

Тут до моего носа добрался неприятный, чем-тознакомый запах, но я не успела ни удивиться, ни сообразить, что за ароматвитает на кухне, потому что Лиза воскликнула:

— Где Варя?

— Не знаю, — опять ушел от ответа Мерзкий.

— Ладно, — кивнула Лиза, поставила поднос напол, вынула зажигалку и повторила:

— Где Варя?

— Не знаю!

— Не скажешь?

— Нет! Вернее, хотел бы, но я не знаю.

Елизавета чиркнула колесиком зажигалки.

— В последний раз: где Варя? Говори, илилишишься дерьма, которое называешь книгой.

В ту же секунду я сообразила, что в кухнепахнет бензином, и крикнула:

— Не делай этого.

— Не знаю, — машинально ответил не слишкомсообразительный Владимир.

— Стой, — завопила я, но Лиза уже сунулазажигалку в гору бумаги, вспыхнуло пламя.

— Книга! — бросился к подносу Владимир.

Елизавета преградила любовнику путь.

— Где Варя? Где?

Писатель вцепился в нее, Лиза оказаласьсильнее, они стали бороться. Я в панике заметалась по кухне, схватилаполотенце, ударила им по горящим листам, но сбить пламя не удалось, наоборот,оно заплясало еще веселей. Не обращая внимания на дерущихся Лизу и Владимира, яподскочила к раковине, налила чашку воды, вылила ее на огонь, наполнила вторую,вылила… Писателю удалось отшвырнуть Лизу, она пошатнулась, ударилась головой обалконную дверь и заплакала. Владимир упал на колени возле руин рукописи ипопытался вытащить часть листов. Огонь погас, но от романа практически ничегоне осталось, то, что не уничтожило пламя, испортила вода. Чернила расплылись ипревратились в нечитаемые потеки, а напечатанный вариант сгорел целиком.

В кухне повисла тишина, воздух сгустился дотакой степени, что его, казалось, можно было резать ножом.

— Книга, книга, книга, — мерно повторялВладимир.

— Это тебе за Варю, — жестко сказала Лиза. —Где она? Отвечай!

Я уставилась на Гинзбург. Большей глупости ине придумаешь! Теперь графоман не раскроет рта, Елизавета лишила его самогодорогого — рукописи.

— Таблетки, — вдруг сказал писатель, — дайтемне лекарство! Оно там… на столе… я не успел принять.

Я схватила две желатиновые капсулы, которыемирно лежали на столешнице.

— Нет, — взвизгнула Лиза и попыталась мнепомешать, — он должен сказать, где моя дочь, или пусть подыхает!

— С ума сошла! — возмутилась я. — Он нам нуженживой и здоровый! Иначе все нити будут оборваны.

Лиза передернула плечами, я протянулаграфоману пилюли.

— Глотайте.

Мерзкий покорно сунул в рот лекарство, потомвдруг сказал:

— Но оно же сладкое!

— Рада за вас, — я решила наладить контакт, —вы можете говорить?

— Хочу спать, — прошептал Владимир, — головакружится.

— А теперь постели ему простынку и взбейподушку, — съязвила Лиза.

Я помогла Владимиру встать, отвела его вкомнату, уложила на диван и вернулась на кухню. Лиза сидела, положив голову насложенные на столе руки.

— Позаботилась о гниде? — глухо спросила она.

Я открыла шкафчик под мойкой, нашла там почтилысый веник, грязный совок и стала заметать останки рукописи.

— Еще и убираешься, — закашляла Лиза.

— Хочешь найти Варю? — спросила я.

Лиза подняла голову.

— Издеваешься?

— Конечно, нет. Но только ты сделала огромноеколичество ошибок. Зачем сожгла рукопись?

— В отместку! Он не сказал, где девочка!

Я ссыпала обгорелые обрывки в помойное ведро.

— Владимир написал роман! Ни в коем случаенельзя было сжигать его труд!

Елизавета выпрямилась.