Я в оцепенении смотрела на смятый пуловер.Несомненно, он хорошего качества, явно приобретен в фирменном магазине. Носимпатичный свитерок придется выбросить, на его левой стороне растеклосьбольшое бурое пятно, похожее на кровь, а в центре пятна зиял разрез.

— Ножом ударил? — растерянно пробормоталаЛиза. — Что там еще?

Она заглянула в корзину и вытащиласеро-бежевый кардиган, бесформенный, примерно сорок шестого размера, обшлагаего рукавов тоже были запачканы коричнево-бордовыми пятнами.

— Это кофта Светы, — сказала Лиза.

— Ты уверена? — отшатнулась я.

Гинзбург засунула руку в карман кардигана,извлекла темно-красную книжечку, раскрыла ее и швырнула в умывальник.

— Правильно, — зашептала она, — я была слепа!Они отлично знали друг друга!

Я схватила удостоверение. «Лукашина СветланаСергеевна, помощник режиссера». Что-то в этом есть странное, но пока не пойму,в чем дело.

Внезапно Лиза бросилась в комнату, я побежалаза ней.

— Спишь, сволочь, — заорала Елизавета, — а ну,просыпайся, скот! Где Барба? Отвечай!

Но Володя не открывал глаза, его головамоталась из стороны в сторону. Руки безвольно дергались, рот был полуоткрыт.

— Чего молчишь? — озверела Лиза и отвесилалюбовнику пощечину.

— Стой, — прошептала я, — он, похоже, умер!

— Кто? — удивилась Лиза.

— Володя! — затряслась я.

— Врешь, — отскочила она от дивана.

— Нет, — стараясь не завопить от ужаса,пролепетала я, — живой человек так не лежит!

Лиза попятилась в коридор, я схватила ее заруку, вместе мы кинулись на кухню.

— Что нам делать? — дрожала Гинзбург.

— Надо вызвать «Скорую», вдруг он жив? —предложила я.

— Пошли посмотрим, — сказала Лиза.

— Боюсь, — честно призналась я.

— Если человеку сделать искусственное дыхание,он может дождаться приезда врача, — засуетилась Елизавета.

Снова взявшись на руки, мы вернулись вкомнату. Лиза достала из сумки зеркало, я попыталась нащупать пульс на шееписателя. Кожа Володи была липкая и холодная, широко раскрытые глаза, неморгая, уставились в потолок, нижняя челюсть отвисла, вдобавок от него сильнонесло мочой.

— Он умер, — вырвалось у меня, — и похоже, ужебольше двух часов прошло! Наверное, скончался сразу, как лег!

— Откуда ты знаешь? — выдохнула Лиза.

— Треугольные пятна в углах глаз, — пояснилая, — их называют пятна Лярше, серовато-желтые отметины появляются примерночерез два часа после смерти.

— Ты врач? — поразилась Лиза.

— Нет, просто знаю, мне полковник Дегтяреврассказывал. Нам надо вызвать милицию.

— Никогда! — испугалась Лиза. — Быстро уходим.Соседи тут пьющие, нас не заметят, бежим!

— С ума сошла?

— Вовсе нет, торопись.

— А тело?

— Пусть тут лежит!

— Лиза!

— Что? — оглянулась Гинзбург, успевшая дойтидо порога.

— Варя похищена! Ее надо найти!

— Спасибо, что напомнила, — обозлилась Лиза.

— Значит, нужно обратиться в милицию.

— Нет, они все испортят! Я сама ее отыщу!

— Не говори чепухи, — строго сказала я ивынула телефон.

— Эй, кому ты звонишь? — напряглась Елизавета.

— Человеку, который, являясь опытнымпрофессионалом, умеет хранить чужие тайны и способен понимать людей, — ответилая.

Александр Михайлович страшный зануда, но еслия коротко говорю ему: «Случилась беда», — полковник моментально отвечает:

— Куда ехать? Буду через полчаса!

Самое интересное, что, несмотря на пробки, онвсегда прибывает на место спустя тридцать минут. Вот и сегодня Дегтярев неподвел. Едва большая стрелка часов приблизилась к цифре «6», как из коридорапослышался хорошо знакомый баритон:

— Дарья, ты где?

— Тут! — Я высунулась из кухни. — Иди сюда.

— Не вижу трупа, — заявил полковник, с трудомпролезая в дверь.

— Он в комнате, — пояснила я.

На следующее утро меня разбудил Хучик. Бойкостуча когтями по паркету, мопс прогалопировал по спальне, носом толкнул дверь ивыбежал в коридор. Я села на кровати и посмотрела на будильник. Семь утра.Однако странно, обычно Хуч мирно спит до десяти, в отличие от Банди, которыйготов в любое время дня и ночи, невзирая на погоду, носиться по саду. Мопс нелюбит совершать лишние телодвижения, лучшее времяпрепровождение для него —дрема под пледом на мягком диване.

Дверь приоткрылась.

— Хозяйка, — свистящим шепотом осведомилсяАмара, — помогите, пожалуйста.

— Что случилось? — насторожилась я.

— Утюг! Где у вас утюг?

— Забыл? Вчера я тебе показывала! В кладовкепод крышей, — зевнула я, — доска стоит под мансардным окном, а розеткузакрывает тумба с полотенцами. Доска кажется громоздкой, но это лишь видимость,она на колесиках и легко передвигается. Понял?

— Да, хозяйка, — закивал Амара, — есть,хозяйка! Я пошел!

Я легла, натянула до подбородка одеяло ипопыталась задремать. На улице стояла тишина, прерываемая лишь пением птиц. Вэтом году у трясогузок вывелось невероятное количество птенцов, почти все елиусеяны гнездами, откуда несется звонкое чириканье. Пташки вопреки тому, чтонаписано о них в энциклопедии, засыпают не в восемь вечера, а после полуночи ив три утра уже начинают поиски еды. Я вчера сказала Амаре, чтобы он насыпал имкорма. Интересно, парень выполнил мою просьбу? Кажется, нет, когдакормушки-домики на высоких ножках полны еды, трясогузки так не орут, а сегодняони просто сошли с ума.

Дверь приоткрылась, я старательно засопела. Невижу, кто ворвался в мою комнату, но, надеюсь, этот человек достаточновоспитан, чтобы понять: не надо будить сладко спящую Дашутку.

— Где мои черви? — гневно спросил Дегтярев.