– Крафт, не разводите демагогию, – отмахнулся воин, развернувшись к проекции, скрестил на груди руки. Ровным голосом начал цитировать одну из основных Скрижалей:

– Природа создала человека слишком слабым. У нас нет когтей, нет толстой шкуры. Если человека выбросить в первозданную природу голым, лишенным орудий труда, навыков, умений, – он погибнет. И только благодаря эволюции разума человек научился выживать. Сейчас наступает новый виток эволюции. Орден создал нас как поколение, способное выжить в любых условиях, уже сейчас Марс полностью автономная планета. Мы ни в чем не нуждаемся, все, что нам необходимо, мы создаем, добываем сами. Но на нас ответственность за «родителей», – переведя взгляд на примолкшего Крафта, открыто взглянул в глаза, – за вас, за человечество. И как «дети», мы ответственны за будущее. За будущее человечества как доминирующей расы. И если мы позволим себе ошибиться, то… – мотнув головой на изображение, он сосредоточенно следил за Лаской. Не пропуская ни одного движения, изгиба голого тела, уже начавшего какой-то дикий танец, добавил: – Они, или подобные им… не оставят от нас и следа.

Оглушенный откровением торговец подавленно молчал. Раздумывая над словами, задумчиво тер переносицу, мысленно спорил, выдвигал аргументы, но сам же приходил к неутешительным выводам.

– Знаете, в чем ВАША беда?

Не ожидая такого вопроса, Крафт недоуменно вздернул бровь.

– В глупости, – видя непонимание на лице человека, прожившего долгую жизнь и считавшего себя далеко не глупым, Немезис терпеливо пояснил: – Зарождается цивилизация. По мере развития формируются традиции, по которым живет каждый ее индивидуум. Проходят века; цивилизация расширяется; осваивает новые территории; сталкивается с другими культурами; открывает новые явления; закономерности. Но человечество упорно не желает менять устаревшие, привычные ошибки. Потому что продолжает все оценивать через призму ею же придуманных законов, норм, стереотипов.

– Не понимаю, – растерянно проговорил Крафт, – а при чем здесь глупость?

– Да потому что история хранит яркие примеры такой глупости. Глупости в понимании явления. В объективной оценке реальности. Яркий пример древности, когда испанцы, воспитанные в библейских заповедях, столкнулись с цивилизацией ацтеков и, ужаснувшись обычаям, полностью уничтожили древнюю культуру… Хотя их встретили как богов. А сейчас человечество встречается с другой культурой, и вы уже пропитались симпатией и сочувствием к неизвестному существу. Собственная история вас ничему не учит.

– А как прикажете делать? Жечь и убивать?

– Вам мало примера стаи?

– Ну… это может быть простое непонимание, – неуверенно ответил торговец, – с кем не бывает, но в конце концов они же разумны, они так на нас похожи.

– Вот именно! – словно выжидая ключевого слова, Немезис перебил: – Разумны. Схожи. Вы уже меряете чужую культуру по СВОИМ представлениям о разуме. Откуда вы знаете, что у них разумно?

– Ну знаете, – Крафт передернулся, – с таким подходом недалеко и до паранойи.

– Можете называть, как вздумается. Но долг Ордена, как ведущего человечество к следующей ступени эволюции, не дать ведомому споткнуться. Запутаться в соснах собственных заблуждений, пороков, слабостей, и чтобы такие, как ОНИ, не сделали из человечества «ацтеков»…

Крафт хотел еще продолжить спор по неоднозначной теме, но молчавший великан неотрывно смотрел на проекцию и все больше хмурился. Обычно бледное лицо спокойного великана сейчас налилось синевой от мерцания проекции и превращалось в маску грозного полубога, борющегося с внутренним напряжением.

Крафт повернулся к проекции. И уже не мог оторвать взгляда, только отстраненно удивился резкой перемене в поведении девчонки.

Если во время беседы она напоминала испуганного ангела, то сейчас в камере происходило таинство, от которого тело старого торговца заныло в забытом жаре плотского интереса.

Словно лист на ветру, девичье тело кружило в необычном танце. Перетекающие движения сменялись порывами, отчего алебастровое тело размазывалось в молочную дымку и возникало в другом конце серой камеры.

Непрерывно изгибаясь в такт неслышной мелодии, девчонка изводила себя бешеным танцем. Под белой кожей мышцы жили своей жизнью. То истончаясь, то бугрясь, они придавали телу немыслимые формы. Немыслимые для человека движения завораживали своей необычностью. Притягивали взгляд, зачаровывали и увлекали за собой.

Когда обессиленное тельце, исходившее жаром, содрогаемое конвульсиями наслаждения, разметав гриву волос, опало на пол, Крафт припал к проекции. С тревогой вглядываясь в бешено вздрагивающие плечи, торговец жадно скользил взглядом по телу и натолкнулся на широко распахнутые озера мерцания ослепительной синевы.

Позвоночник пронзил разряд чудовищной силы. Колени едва не подогнулись, ладони покрылись холодным потом и со скрипом заскользили по стеклу прозрачной стены.

Чувствуя, как в груди, а затем ниже и ниже растекается тепло давно забытого жара, Крафт ощутил себя молодым. Ярко вспыхнуло воспоминание, как еще до имплантации протезов, он мог проводить ночи напролет с несколькими девицами, испытывать то, что сейчас ему уже недоступно, – все эти мысли пронеслись мимо, вдалеке. Но сознание все равно жаждало взгляда синевы, там, где в глазах мечты читалось обещание все вернуть, все воскресить. Дать ему вечную молодость, дать снова познать тело другого существа, ощутить плоть, вернуть моменты истинного наслаждения. Ему только нужно захотеть, взять, овладеть…

Воин переживал ночь с Фелицией. Вспыхнувшие образы менялись как в калейдоскопе, то выхватывая из памяти волнующий изгиб груди, то проступали белизной кожи. Но что-то было не так. И как только он пытался сосредоточиться на неправильном образе, тут же возникало другое воспоминание, тело принимало ту форму, которую он запомнил. Грудь Фелиции умещалась в ладони, а родинка проступала именно на плавном изгибе живота.

А синева омута манила все настойчивее. Проступило ощущение, что он упускает время, возможность. Все может пропасть, ему нужно сделать что-то, чтобы воплотить воспоминания, дать им жизнь, свободу…

– Адмирал?! Адмирал… – гремел вдалеке встревоженный голос, но Немезис постарался отмахнуться, только бы не нарушать очарование видений. И тут челюсть взорвалась болью.

Вместе с обжигающей вспышкой ворвалось требование:

– Да очнитесь! Твою мать! Тревога по крейсеру! Дылда, вызывай яйцеголовых!

Нахлынувшая реальность ворвалась с оглушающим ревом, криками и шумом борьбы. Ошалело помотав головой, Немезис прикоснулся к губе. Ощутив солоноватый вкус, метнул взгляд на дрогнувшую фигуру сержанта. Медленно поднимаясь с колена, окинул площадку цепким взглядом и только сейчас начал понимать, что он все еще перед камерой. А возле двери Крафт дергается в объятиях броненосца, пытавшегося удержать извивающегося угрем торговца:

– Пустите меня! Пропустите немедленно, – брызжа слюной, бешено вращая глазами, тот пытался освободиться от захвата. Лягал бронированного десантника, даже не морщился, при этом упорно шипел. – Неужели вы не слышите? Идиоты! Она зовет меня, отпустите!