Олег пробормотал:

– Надо уходить. Сейчас начнется драка…

– Так уж и обязательно? – спросила она.

– Вот увидишь…

Он не договорил, как у самой стойки один с размаха двинулсобеседника кулаком в зубы. Тот упал, но на победителя набросились двое, на нихнакинулись пятеро, и через пару минут дорога к выходу оказалась перекрытадерущимися.

Олег посматривал с гадливостью, заговорил с нею,отвернувшись и стараясь не обращать внимания, но на спину ему обрушиласьтабуретка, запущенная кем-то из другого конца зала.

Барвинок никогда не видела, чтобы человек мог озвереть вот такмоментально. Чувствовалось, что злость в нем копилась уже давно: наперсточник,гадальщик, лотерея, а теперь еще пьяные дураки, и он словно взорвался холодноймолчаливой яростью.

Гуляки сперва даже не поняли, что изменилось, а он билкоротко и страшно, а когда допустил по небрежности или оплошности паруразмашистых ударов, противников унесло, как сорванные листья ветром. Остальныеже распростерлись на полу среди перевернутых столов, и Барвинок с ужасомчувствовала, что никакие лекари им уже не помогут.

Похоже, волхв сам это понял, сказал коротко:

– Все. Ухожу. Прощай, мне надо поскорее прочь…

Она подхватилась с места, вся дрожа.

– Да-да! Конечно.

Она выскользнула следом, оставив драку дотлевать в другомуглу, там даже не заметили, что стряслось, а на улице Барвинок вскрикнула свеликим возмущением:

– Они просто пьяные!..

– Пьянство, – сказал он, – добровольноесумасшествие. А сумасшедшие кусаются…

– И ты заранее решил им повыбивать зубы?

– Ну…

Она сказала с отвращением:

– Ты просто нечеловек! Откуда ты пришел?

Он ответил хмуро:

– Я – человек. А вот они…

– Человек не может проливать столько крови!

– Человек может, – ответил он мрачно. –Человек может все!.. Человек… широк. Ладно, я пошел к коню. После этой дракизадерживаться никак уж…

Разговаривая, они вошли в конюшню, волхв принялся седлатьконя. Она ухватила свое седло и с натугой потащила к своей лошадке. Олег внедоумении оглянулся.

– А ты куда?

Она сказала решительно:

– Я с тобой! Всегда хотела посмотреть мир. И… увидеть,насколько, как ты говоришь, человек широк.

Его брови приподнялись, хотя, как ей почудилось, он не оченьудивился.

– Даже после того, как я сказал «гав»?

– Что делать, – ответила она сердито, –только женщины бывают идеальными.

Он продолжал затягивать подпруги, конь хитрил и надувал пузо,обычная игра, но Барвинок чувствовала, что волхв посматривает на нее оченьвнимательно:

– А чего вдруг?

– А ты?

– Я не вдруг, – пояснил он. – И вообще… ямужчина. И у меня есть цель.

Ей показалось, что он по неосознанной мужской привычкенапряг плечи и поднадул грудь, чтобы выглядеть значительнее, хотя как раз емуэтого и не требуется, будет вообще чудовище.

– И что?

Он сказал мирно:

– Посмотри внимательнее, если все еще не поняла. Мнепроще справляться с дорожными… случайностями.

Она фыркнула:

– По-твоему, все женщины сидят дома?

– Это не по-моему, – ответил он. – Так есть.

Он закончил со своим конем, повернулся, огромный инависающий над нею, как гора. Зеленые глаза стали пронзительно строгими.

– Скажи, чего вдруг увязалась за мной? Хороший моментсказать правду.

Она опустила голову, несколько мгновений колебалась, кусалагубы, наконец он услышал прерывистый шепот:

– Мне в самом деле надо убраться подальше…

– Почему? – спросил он. – Убила кого-нить? Всмысле, залечила?

Она покачала головой.

– Нет-нет, я в самом деле, ты угадал, из знатной семьи…И мне надо убраться подальше, а то отыщут и все-таки выдадут замуж…

– Замуж, – сказал он, – это хорошо.

– Но не за того, – возразила она, – кого мнесуют, не спрашивая!

Он подумал, поднял ее седло и взгромоздил на лошадку.Барвинок следила с огромным облегчением, как он быстро и умело затянул ремни. Акогда подал ей руку, она машинально оперлась, чувствуя надежность скалы, и такподнялась в седло, и только там рассердилась на себя за допущенный промах ипринятую помощь, так унижающую женское достоинство.

– А как же царства амазонок? – спросила она свысоты коварно. – Что глазки потупил?

Он вздохнул, отвел взгляд, но она смотрела требовательно, ион наконец проговорил нехотя:

– Да как тебе сказать, чтобы не сразу за уши и обстенку… Никаких царств амазонок нет.

Она охнула:

– Нет? Уже нет?

Он взял обоих коней под уздцы, в конюшне низкий потолок, ана выходе даже кони пригибают головы, поморщился.

– И никогда не было, – сказал он ссочувствием. – Прости, но… это все придумки распаленных похотью мужчин.

Она прижалась к конской гриве, почти распласталась, сверхупроплыла, слегка задев за волосы, низкая балка входа, мир осветился ярким огнемутреннего солнца.

– Я слышала, – запротестовала она, – это отженщин!

Он остановил коней, как только миновали порог, скупоулыбнулся одной половинкой рта.

– Еще бы… Мечта о независимости от наглых и захватившихвесь мир мужчин! Конечно, женщины охотно подхватывают такие слухи ираспространяют дальше, приукрашая и расписывая всеми красками. Ну, добавляя всето, о чем грезится. Это понятно…

Вид у него был настолько серьезный и доброжелательный, чтоона на миг поверила, дрогнувшим голосом переспросила:

– Но… слухи… на чем-то же основываются? Вот так изничего не бывает?

Он как-то странно и подчеркнуто лихо вскочил в седло, онатакого никогда не видела, с места, не касаясь вообще стремени. Барвиноксмотрела искоса, стараясь не подать виду, что впечатлена.

– Бывает и так, – ответил он, разбираяповодья, – именно из ничего. Но насчет амазонок… Знаешь, после кровавыхнабегов часто убивают только мужчин, а женщин оставляют. И чтоб насиловать, ивообще… Женщины как бы не враги, хоть и жены врагов, но…

Он повернул и пустил коня к выходу на улицу. Она держаласвою лошадь рядом, зыркала на него зло и растерянно.

– Понимаю. Дальше!