К главврачу ее позвали завтра. Сутки Марина лежала, отвернувшись к стене, чтобы только не видеть злые глаза соседок по палате и не слышать, как чмокают их завернутые в одеяла младенцы, кусала губы и думала: «Поскорей бы отсюда, поскорей».

Главврач, пожилой такой дяденька незлого вида, пытался было заговорить с ней по душам, как давеча завотделением. Наткнувшись на стену марининого сопротивления, повысил голос и стал ее пугать душевными терзаниями и рассказами про раскаявшихся, приходящих к нему мамашек, которым он уже ничем не мог помочь. Марина не поддавалась и только бубнила:

– Дайте бумаги, я подпишу. Дайте бумаги.

Ничего не добившись друг от друга, они разошлись. Главный сказал на прощанье, что он оставляет ее тут еще на три дня – чтоб подумала как следует.

– Ну и ладно, – мрачно размышляла про себя Марина, шаркая сваливающимися больничными тапками по пути в палату. – Три так три. Выдержу. Главное, чтоб не дольше, а то там зачет по матанализу будет, не опоздать бы. Будет еще задерживать – устрою скандал. Или сбегу. Точно. Возьму и сбегу – что они мне сделают? А потом приду тряпки забирать – и подпишу им все. Небось только рады будут.

Но сбегать не пришлось. На следующий день после ужина в палату вошла сестра, с недовольным лицом подошла к Марине и велела ей срочно идти к главврачу.

– А что такое? – удивилась Марина.

– Иди уже, – отмахнулась та. – И вещи свои забирай – выписывают тебя.

Главврач велел Марине сесть и, не глядя на нее, снова повторил ей все те же слова, которые уже навязли ей в зубах. Марина привычно кивала, не потому, что соглашалась, а просто в ритм, чтоб скорей отвязаться. Закончив тираду, врач сделал вдруг паузу и другим, каким-то более резким и нервным голосом, вдруг спросил:

– Так вы все равно отказываетесь?

– Да, – в сотый раз устало ответила Марина.

– Ну и хорошо, – быстро выдохнул он, но тут же поправился. – Вот вам бумага, пишите.

– Что писать? – не поняла Марина.

– Я, такая-то, такого-то числа, в присутствии главврача Такого-то, заявляю, что отказываюсь... – и он продиктовал ей текст заявления. Марина написала.

Почему-то она ждала, что все эти отказные бумаги будут какими-то ужасно сложными и торжественными, уж по крайней мере на бланках с печатью, а тут – простой листок. Но врачу, наверно, виднее... Марина дописала: «И никаких претензий ни к кому не имею», поставила число и подпись. Врач, стоявший у нее за спиной и читавший через плечо, вытянул лист у нее из-под руки, а взамен дал ей справку о выписке из больницы.

– Вот и все. – Произнес он каким-то усталым голосом. – Идите.

– Куда? – не поняла Марина.

– Домой. Я вас выписываю. У вас же нет претензий?

– А моя одежда? – тупо спросила Марина, так и не успевшая врубиться во все происходящее.

– Вот она, – и главврач указал рукой на стул, где действительно лежала сложенная аккуратной стопкой маринина одежда. – За ширмочкой можете переодеться.

Все это было достаточно странно, но Марина, почуяв желанную свободу и избавление, не стала вникать. Схватила одежду, метнулась за ширму, и через десять минут уже меряла ногами улицы вечернего города. Вырвалась!

Ирина плохо помнила, как провела этот день. Кажется, обедала где-то в ресторане. Кажется, возвращалась в гостиницу. Ах да, еще она ездила в центр города, ходила там по магазинам, присматривала, что где можно будет купить завтра из детских вещей. Она была почти уверена, что Дмитрий Сергеевич отдаст ей эту девочку, но покупать вещи заранее из какого-то дурацкого суеверия не хотела. Не потому, что, если ничего не выйдет, вещи некуда будет девать, это ерунда, но просто, чтобы не сглазить, не спугнуть удачу. Ну, и еще билеты. Конечно, билеты. Она сразу же, выйдя из роддома – хотя нет, это было уже в гостинице, а впрочем, неважно – она позвонила агентше, телефон которой дал ей Илья, насчет билетов на завтра. Потому что, получится с девочкой или нет, она уедет завтра, ведь делать в Н-ске ей в любом случае будет нечего. Первым ее порывом было, естественно, заказать билет на самолет, чтобы скорее, пару часов – и дома, но усилием разума она себя остановила. Как хорошо все-таки, что они с Ильей так подробно все распланировали, сейчас бы у нее не получилось мыслить так ясно. Конечно, никакого самолета, только поезд. Причем – отдельное купе, четыре места. А если все-таки не получится, ведь тогда она сможет улететь самолетом? Может, подождать, не бронировать? Нет. Бронировать. Лучше заранее, а не получится – можно будет просто поменять билет. Или, в крайнем случае, прокатиться поездом, ничего страшного. Гораздо важнее сразу уехать, если все выйдет.

Агентша была исключительно любезной и предупредительной. Нашла нужные места, выписала билеты. Офис ее находился в центре города, собственно, Ирина оттуда и пошла искать магазины. Да, так и было. Билеты, потом магазины. А потом как-то незаметно, как бывает, когда чего-то напряженно ждешь, и оно все нет, нет, а потом вдруг раз – и сразу вдруг наступает, пришел вечер и стало пора звонить Дмитрию Сергеевичу.

Тот был немногословен и суховат в трубке мобильника, словно они и не смеялись хором на прощание. Да, все получилось. Она может приходить завтра с утра. Ему понадобится ее паспорт, для документов. После десяти. Нет, лучше после одиннадцати, когда закончится обход. К нему в кабинет. Он ждет. И короткий гудок разъединения.

Ура! Получилось! Она, правда, так и думала, но все равно. Вот только... Зачем ему паспорт? Это как-то... Как-то не так... Не хочется... Хотя, наверное, все в порядке, это для справки... Как она хоть выглядит, справка эта?

Ирина попыталась сосредоточиться и вспомнить, как именно выглядела справка, полученная ею самой при выписке из роддома после рождения Мишки... Хотя стоп. Мишка вообще в Америке родился, там никаких справок не давали, а вот Лешка... Но это было-то когда... Да, была справка, с ней потом Сашка в ЗАГС ходил, все правильно, но вот что там было написано. Ну, имя-фамилия-отчество, это понятно, дата-место, но ведь и все. Никакого паспорта там и рядом не было. Или был? Когда она рожала, где был паспорт? Была такая книжечка, карта обменная, без нее в больницу не клали, а паспорт? И что делать? Брать его, то есть давать ли его этому Дмитрию, или нет? Потому что по паспорту все вычисляется, да что там вычисляется – прямым текстом все написано, где она, кто и откуда, а зачем им тут, в Н-ске, все это знать. А с другой стороны, оформлять бумажки нужно правильно. Может, Сашке позвонить?

Нет, не будет она звонить Сашке. Конструктивно он вряд ли помнит, чего там было с паспортом шестнадцать лет назад, а деструктивно только распсихуется. Илье? Но он-то точно про паспорта ничего не знает. Просто посоветоваться... Надо бы, она ведь вообще ему еще отсюда не звонила. Но почему-то не хочется. Потом. Из поезда. Или из дома. А паспорт...

Ирина аккуратно написала на листочке бумаги свои имя и фамилию. Добавила дату рождения. Подумала – и приписала еще адрес. Не свой, настоящий, а старый, тот, где они с Сашкой жили до отъезда в Америку. И еще номер дома написала не тот, а соседний. И номер квартиры. Там такая была, точно, значит, адрес реальный, а там пусть разбираются. Глупо, конечно, но на всякий случай пусть будет так. А если что, она скажет, что перепутала от шока. Ну да, впала в такой, знаете, глубокий шок, и все напрочь перепутала. А что, думаете, легко за сутки пережить то, на что у других уходит девять месяцев? И еще роды... Хотя нет, роды у нее будут завтра утром. А послеродовая депрессия – в поезде. А сейчас надо лечь спать и постараться заснуть. Завтра день такой... Не из легких.