Стреляют Пеконе, Пассалакуа и Симончелли.

В девять часов Чедерне удается разглядеть наверху силуэты двух вооруженных людей, и он стреляет без остановки до тех пор, пока не нейтрализует обоих. Радость, которую он испытывает, когда видит, как первая тень отскакивает назад, слабее, чем он ожидал, все происходит слишком быстро и слишком далеко. Когда на полигоне попадаешь точно в сердце темного силуэта, испытываешь большее удовлетворение.

Стреляет Руфинатти.

Йетри старательно выполняет свою работу, а работы у него немного: он подает Ди Сальво пулеметные ленты, а в перерыве пытается разглядеть врага в бинокль, чтобы сообщить его координаты Чедерне. Йетри совершенно спокоен. Он почти не отдает себе отчета в том, что происходит. Какая-то овца жмется к горячему металлу дверцы, потом глядит в окошко прямо ему в глаза. Йетри тоже смотрит на овцу, как зачарованный, пока не раздается крик Ди Сальво:

— Очнись, тормоз!

Стреляют Аллане, Кандела, Верчеллин и Анфосси.

Рене орет по рации:

— Вперед, вперед, вперед, быстро вперед!

Вперед должна ехать Дзампьери, она возглавляет колонну, но Дзампьери словно окаменела. В голове пусто, Дзампьери глядит на овец и думает, что они здесь делают, хотя правильнее было спросить, что она здесь делает, почему не уезжает?

Кампорези жмет на гудок, надеясь вывести Дзампьери из оцепенения. Но вокруг стоит такой шум, что его никто не слышит.

Еще одна граната, на воздух взлетает еще один грузовик.

Эджитто ослеплен взрывом мины, которая разом укладывает десяток овец. «Скорую помощь» трясет.

— Вперед, вперед, вперед!

Овцы словно сошли с ума, они разворачиваются и начинают карабкаться на гору, сталкиваясь со спускающимися животными. Все вместе они съезжают вниз на несколько метров, но ни одна из овец не падает.

— Вперед, твою мать, вперед!

Кампорези жмет на газ, до предела выворачивает руль направо, чтобы не столкнуться с машиной Дзампьери, обходит ее, скрипя колесами, одни овцы отступают назад, чтобы его пропустить, других он безжалостно давит, встает в голове колонны, рассекает блеющую массу, левым передним колесом попадает на нажимную крышку, сделанную из двух полосок графита, взятых из алкалиновых батареек мощностью 1,5 вольта, та приводит в действие взрывное устройство, и машина взлетает на воздух.

Обгорелые обломки «Линче» валяются на пожухшей траве. Йетри глядит на них в забрызганное грязью окошко. Чтобы было лучше видно, можно протереть стекло рукой, но он знает, что почти вся грязь снаружи, оттирать изнутри бесполезно. Приглядевшись внимательнее, он замечает, что некоторые из разбросанных на земле ошметков — те, что поменьше, принадлежат не машине, а людям. Вон стоит ботинок, из которого что-то торчит. Относительно других кусков ясности нет. Так вот как разлетается на части человеческое тело, думает он.

Из машины пламя разливается по сушняку в радиусе нескольких метров и оттуда расходится лучиками.

Сколько же овец убило взрывом? Наверное, полсотни, а может, и больше, — окровавленный шерстяной ковер, над которым стелется дым, валящий клубами из пылающего остова «Линче». В мозгу Энрико Ди Сальво всплывает слово «гекатомба». Спроси у него вчера, да что там вчера — несколько минут назад, что это значит, он бы не смог объяснить. Гекатомба? Гека… что? Но оно всплыло само, это ученое слово из какого-то пособия, всплыло в памяти — точное и бессмысленное, словно стрела, попавшая в дно колодца: гекатомба.

Сальваторе Кампорези, Чезаре Маттиоли, Артуро Симончелли, Винченцо Митрано. Их больше не существует. Они дематериализовались.

Анджело Торсу после пиротехнического представления лежит на земле в тридцати мерах от подорванной бронемашины. Он потерял сознание, но почти сразу пришел в себя. Он не чувствует ни рук, ни ног, ничего не видит и дышит с трудом. Прежде чем в голову придут другие, умные мысли, он думает о том, что боится, как бы к нему не подошла овца и не принялась его лизать. Мысль о том, что в темноте его лица коснется шершавый овечий язык, приводит его в ужас. Все его тело покрыто кровоточащими ранами, и он это знает.

Сержант Рене в уме пересчитал своих людей. Считал он медленнее, чем обычно, но результат получился достоверный. Не хватает Кампорези, Маттиоли, Митрано и Симончелли. Торсу неподвижно лежит на земле, видимо, и его можно считать выбывшим из строя. На глаза Рене (кто бы мог ожидать!) наворачиваются слезы.

Чтобы стать героями, одного героизма недостаточно.

Враг прекращает стрельбу, но почти сразу, приободрившись, возобновляет. Только Чедерна мгновенно отвечает. Он стреляет и заряжает, стреляет и заряжает, стреляет и заряжает, не переводя дыхания.

Одно из последних воспоминаний Роберто Йетри об отце — как тот разбудил его ночью и повел посмотреть на горящее жнивье. Все поля были охвачены пламенем, пылала вся Дауния, на фоне черного неба виднелись красные холмы.

Дзампьери глядит на дым и различает причудливые очертания: дерево, ладонь, огромный дракон. Это все не на самом деле.

Что-то щелкает, и диафрагма Торсу начинает работать нормально. Постепенно возвращается зрение (не до конца, левый глаз распух, веко поднимается наполовину). Глазам Торсу открывается полоска неба. Где бы ты ни находился, ты обязан сообщить остальным, что жив. Это если остальные тоже живы. Торсу собирает силы по всему телу, сосредотачивает их в правой руке и с невероятным трудом поднимает ее.

— Он жив! Торсу жив!

Рене тоже заметил поднятую руку. Изо всех машин по рации приходит одно и то же сообщение, а за ним — просьба разрешить действовать, чтобы спасти товарища. Но выйти из машины означает риск больше в нее не вернуться. Опять Рене приходится принимать неприятное решение из-за Торсу. Будь он проклят! Сержант Рене, человек цельный, младший офицер, мечтающий стать капитаном, храбрый солдат, не знает, что делать.

— Чарли Три Один вызывает Мед. Чарли Три Один вызывает Мед. Прошу разрешения подобрать раненого. Прием.

Рене поворачивается к лейтенанту Эджитто. В конце концов, командует он.

— Что будем делать, док?

Ди Сальво вынужден ненадолго оставить в покое «браунинг», иначе расплавится ствол. Он берет винтовку и продолжает стрелять длинными очередями.

Приближается шум вертолета. Нет, их два! Два вертолета! Скоро они будут здесь! Мы спасены!

Эджитто отвечает Рене:

— Надо подождать.

Рука Торсу падает на землю. Он начинает плакать.

Молодости свойственно безрассудство, а самый молодой из них — Йетри. Ему всего двадцать лет. Он видел, как поднялась и как упала рука Торсу. Я — солдат, говорит он себе. Я — мужчина. Поцелуй Дзампьери до сих пор горит у него на губах, придавая смелости. Я — солдат, черт возьми!

— Схожу за ним, — говорит Йетри.