— Это не так, — выдохнула возмущенно Маша, тоже покраснев. — Это была полностью моя идея, Андрей…

Анютин повернул голову к Маше, и та вся сжалась — шеф впервые демонстрировал ей свой нрав — раньше стеснялся и боялся, что такой редкий, но хрупкий элемент возьмет да и уйдет с Петровки. Но сегодня, видно, у полковника оказалось плохое настроение, и тут, понимаешь, держись! Андрею вот именно что хотелось держать Машу за руку во время краткого, но сшибающего с ног неподготовленных начальницкого гнева, он даже шаг сделал в ее сторону… Но вдруг заметил, что выражение лица у Маши резко изменилось: брови нахмурены, подбородок выдвинут вперед… И усмехнулся про себя: это Анютин еще не представляет, с кем связался!

— А вот в этом я ни на секунду, касатики мои, не сомневался, — продолжил, не заметив смены Машиного «выраженья на лице», Анютин. — Твоя, Каравай, кого ж еще! Ты же у нас самая умная. Такая умная, что и слово «фрустрация» в своем МГУ слышала, верно?!

Андрей не выдержал:

— Полковник, давайте не будем…

Но Анютин не обратил на попытку мирного договора никакого внимания, а продолжил, тыкая пальцем в Машу:

— Вот она у тебя и есть! Продули вы, прошляпили дело и о телеведущем, и об актрисульке застреленной! Но как же, принять это — невозможно, немыслимо! И вот пожалуйте, как удачно — в сейфе ученого с мировым именем, убитого, как мы теперь это знаем доподлинно, шизофреником, которого подуськивала дочь этого самого ученого, найден волшебный листок с инициалами! Как же тут не вышить гладью, не выжать все из чудесного совпадения меж загадочными буковками и нераскрытыми убийствами? А заодно и избавить себя от чувства вины, что хреновую вы доказательную базу предоставили обвинению по Шварцу, коль скоро обвинение было с такой легкостью развалено!

Анютин остановил тираду, налившись краской и с трудом переводя дух. А Маша, выдержав паузу, заполненную лишь полковничьим тяжелым дыханием, сказала четким, спокойным голосом:

— Я от своей вины не открещиваюсь, полковник. А убийства — серия, у меня в этом нет никаких сомнений.

И, развернувшись, быстро вышла из кабинета. Оставив полковника в одышке и полной растерянности глядеть на одиноко теперь стоящего перед ним Андрея.

— Нет, ну какова, а? Нет у нее, видите ли, никаких сомнений! — беспомощно развел руками Анютин.

А Андрей улыбнулся, пожал плечами и вышел вслед за Машей.

Она стояла перед Надей Шварц, несмотря на любезное предложение присесть. Надя выглядела бледной и подавленной — даже бледнее и подавленнее, чем на суде, и Маша не совсем понимала — почему? Ее оправдали, смерть отца постепенно отходит в прошлое, откуда этот затравленный взгляд и круги под глазами? Никто не давал Маше права сюда приходить: дело закрыто, Шварц оправдана, они — опозорены. И ни один из оперативников никогда не стал бы общаться с бывшей обвиняемой без железных на то оснований. У Маши таких оснований, прямо скажем, не было, и ехала она на дачу к Шварцу с тяжелым сердцем. Последняя надежда Маши зиждилась на баллистической экспертизе по убийству Елисея Антонова, которая запаздывала. Хотя надежда эта, она и сама понимала, была весьма эфемерна. И все же Маша приехала сюда, в старый дачный дом с верандой, и теперь с удивлением изучала девушку напротив. Надя сидела в кресле-качалке в гостиной и смотрела не на Машу, а в окно. Траур, который она носила по отцу, оттенял белоснежную кожу и зеленые глаза. «Лилейная» — вспомнила Маша определение откуда-то из XIX века. Все такая же красивая. Но что-то изменилось. Маша ожидала торжествующей усмешки — откровенной сестры той, что расцвела на Надиных губах в суде. Но перед ней сидело существо, будто лишенное всей жизненной энергии: руки с облупившимся маникюром спрятаны между коленей, давно не мытые темно-рыжие пряди висят вдоль лица. Может быть, запоздалый шок? — спросила себя Маша. Очевидно, она только сейчас, после судебных треволнений, поняла, что на самом деле сотворила со своим отцом?

— У вас еще остались вопросы? — спросила Надя, переведя наконец взгляд с картинки, видной из окна, — крыльцо, флоксы, гудящие шмели — на Машу.

— Да. — Маша раскрыла блокнот. — Вы были знакомы с актрисой Алисой Канунниковой?

— Нет, — вздрогнув, ответила Надя.

— Уверены? — Маша достала из папки фотографию улыбающейся Алисы, переданную ей два месяца назад убитым горем продюсером. Надя скользнула по фотографии взглядом и тут же отвела глаза. Маша решила не настаивать, а вынула и положила на столешницу еще два снимка:

— Посмотрите, пожалуйста: а вот эти два человека?

Надя, будто с трудом, повернула голову. С журнального столика, стоящего между ними, на нее смотрели Алиса и ниже — двое мужчин: Джорадзе и Антонов. Брюнет и блондин. Маша моргнула — ей показалось, она увидела что-то общее во всех лицах? Но нет: один яркий мужественный брюнет. Второй — изысканный блондин с высокими скулами, которого легко можно было бы загримировать под девушку. Маша перевела глаза на Надю и нахмурилась: Надя застыла, жадно вглядываясь в лица.

— Вы их знаете, Надя? — тихо спросила Маша, и та будто проснулась, посмотрела на нее отсутствующим взглядом и вновь повернулась к окну.

— Нет, — ответила она.

«Вы лжете, — хотела сказать ей Маша. — Вам знаком каждый из этой тройки. Неизвестно, как ваши пути могли пересечься, неизвестно, как вы сами оказались в том списке в сейфе. Но ясно одно: я ошиблась, вы не скорбите, пусть и с опозданием, по своему отцу. Борис Шварц тут, похоже, вообще ни при чем. Вы боитесь, смертельно боитесь кого-то. Интересно, кого?»

Телефон завибрировал у Маши в кармане плаща, она нащупала его, другой рукой собирая со стола фотографии в папку.

— Маша? — услышала она голос Андрея. — Есть новости. Можешь говорить?

— Подожди, — сказала в трубку Маша и кивнула Наде: — Спасибо, что уделили мне время. До свидания.

Надя даже не повернулась в ее сторону. Маша быстрым шагом пересекла веранду, толкнула дверь, ведущую на крыльцо.

— Что? — спросила она, почти бегом направляясь к машине, припаркованной во дворе.

— Пришли результаты от баллистов. — Андрей сделал паузу, и Маша услышала, как тот усмехнулся: — Пуля, извлеченная из сердца Алисы Канунниковой, и та, что застряла в голове у Елисея Антонова, выпущены из одного оружия.

— Не может быть… — Маша повернула ключ зажигания и медленно, задним ходом стала выбираться со двора.

— Это отчего ж не может?! — хмыкнул Андрей. — Разве не об этом ты с таким апломбом заявила нашему Анютину?

Перед тем как развернуться на поселковую дорогу, Маша бросила последний взгляд на дачу. В окне, темном на фоне жаркого летнего дня, виднелся неподвижный силуэт Нади Шварц.

— Андрей, — сказала она, глядя, как медленно закрываются за ней ворота, — значит, это правда — она действительно в списке. И теперь смертельно боится, что ее убьют.