сперматозоид, и явно не испытывали даже тревоги, не говоря уже о заботе или осторожности. Как мне представляется, все они были уверены: я сама воспрепятствую оплодотворению – либо с помощью оральных контрацептивов, либо с помощью экстренного средства, которое принимается наутро, либо со временем сделав аборт. В любом случае, это не их проблема, они не собирались предотвращать ее возникновение.

Честно говоря, я могла бы к этому моменту иметь с десяток детей, отцами которых были бы мужчины, уверенные, будто у меня «все схвачено». Ни один не сделал ничего, чтобы предотвратить наступление беременности. Некоторые, возможно, даже не помнят моего имени. А тем временем мужчина, с кем я действительно хотела завести ребенка, по-прежнему встречал мои ненавязчивые намеки, раздражительные вопросы, периодические эмоциональные вспышки тяжелым занавесом пассивности, нерешительности или откровенного отказа.

Не готов. Не уверен. Неподходящее время.

И хотя я знала, что он во многих отношениях прав: мы оба, как предполагалось, начинали новую карьеру, жили в арендованной квартире с соседями, были вместе чуть больше года, – все аргументы больше не имели для меня особого значения. Мой эмоциональный мозг обладал собственной логикой и давил его доводы как слон, севший на апельсин.

Когда я шла пешком домой из той клиники, ведя рядом велосипед, я была удручена как никогда. Я проходила мимо рабочих – здоровяков в спецодежде и тяжелых сапожищах, буривших асфальт и выдиравших из земли трубы. И вдруг с такой силой, какой я сама в себе не подозревала, захотелось подойти к одному из них, ткнуться лицом в грудь и пожаловаться на то, как мне грустно. Я хотела рассказать этому мужчине – незнакомцу, стереотипному самцу из книжек с картинками, – что мое влагалище кровоточит, что у меня болит желудок, что я хочу ребенка, а бойфренд говорит, что у меня его не будет. Я хотела, чтобы он сгреб меня в объятия, пахнущие битумом, машинным маслом, потом, табаком и луком, и сказал, что все будет хорошо.

Я простояла там, наверное, секунд двадцать, пялясь в зияющую яму в дороге, из которой торчали куски металла и комья земли, а потом схватилась за руль велосипеда и продолжила путь домой, едва переставляя ноги.

Мне потребовался еще месяц, чтобы собраться с силами и, наконец, сказать Нику о желании удалить спираль. Вон ее, вон! Я сидела на краешке дивана, не дыша, вся на нервах, дожидаясь ответа. Я брала власть над своим телом; я просила о том, чего хотела. Я поднимала этот вопрос единственным способом, какой был мне известен, и это приводило меня в абсолютный ужас. Он согласился, и голос при этом почти не изменился. Я не могла поверить: я тут сижу, завязываюсь в узлы из-за решения, к которому он явно, очевидно и полностью готов! И вот наступил следующий месяц. Я записалась на удаление новой спирали. И Ник спросил, начнем мы пользоваться презервативами или я собираюсь принимать таблетки. Мне показалось, что кости превратились в свинец. Он не понял. Он вообще ничего не понял. Когда я сказала, что собираюсь удалить спираль, я имела в виду, что хочу начать попытки зачать ребенка. А Ник услышал только, что я выну спираль. И ничего больше. После стольких лет хождения по одним и тем же граблям я думала, что, наконец, внятно изложила свое дело, заявила претензию и получила мужчину, которого люблю, чтобы он пошел вместе со мной по судьбоносному пути. Но, оказывается, единственное, что я сделала, – это оставила на тех же граблях пару новых отпечатков подошв. Некоторые мужчины, даже если сунуть им под нос факт, что женщина удаляет все преграды к собственной фертильности, по-прежнему (и как только им это удается?) уверены: беременность – это теоретическая абстракция, а не повод задуматься здесь и сейчас.

Еще четыре сводящих с ума недели без секса мы разговаривали, спорили, терлись друг о друга, как галька в прибое, бьющем в один и тот же непроходимый участок берега снова, и снова, и снова. Он был не готов. Я была готова. Он хотел подождать. Я не хотела рисковать, соглашаясь ждать. У него не было работы. Я не знала, сколько яйцеклеток у меня осталось. Он не был уверен, что понимает, как быть отцом. Я знала, что из него получится замечательный отец. Он был не готов. У меня заканчивалось время. Он хотел подождать. Я больше ждать не могла. Он просил меня дожидаться чего-то неосязаемого, эфемерного и бесплотного, некоего чувства; ждать, пока он почувствует себя готовым. Но в своем теле я сражалась с материальной, кровавой правдой: каждый месяц еще одна яйцеклетка выпадает из меня, и если не начать шевелиться, да поскорее, я могу безвозвратно упустить свой шанс.

Старая шутка мамы набила мне оскомину: если бы мы дожидались, пока мужчины будут готовы завести детей, человеческий род вымер бы за одно поколение.

Разумеется, я подхожу к вопросу контрацепции как женщина, всегда представлявшая, даже надеявшаяся когда-нибудь родить ребенка. Для меня мужчины были источником возможности (т. е. спермы), но одновременно и препятствием к этому стремлению (т. е. никогда не были готовы иметь детей).

У моей подруги Терри Уайт ситуация обратная. До встречи с нынешним партнером она всегда знала, что не хочет детей, ей не нужно беременеть, у нее нет сильного желания быть матерью. И все равно мужчины в ее жизни обвиняли ее и нападали за то, что она – этакая огромная пульсирующая утроба, отчаянно жаждущая украсть их сперму и заодно свободу.

– Мы всю жизнь уклоняемся от беременности, пытаясь не пускать мужскую сперму в свое влагалище, поскольку знаем: если забеременеем раньше, чем они захотят, это будет наша вина, – сказала она, и черные, как крыло летучей мыши, глаза едва не выкатываются из глазниц, выражая отчаяние и презрение. – Когда я впервые забеременела, у меня была очень хорошая работа, и я твердо решила стать редактором до того, как мне исполнится тридцать. Но мужик, от которого я залетела, решил, – посовещавшись с приятелями, – что я сделала это нарочно. Он был в ярости. Говорил, что я сделала это, чтобы поймать его в ловушку. Я спросила: «В ловушку чего? Этого утомительного спора?»

Обожаю Терри! Даже если последовательно и конкретно утверждать обратное, как она делала всю жизнь, многих мужчин, похоже, терзает остаточный страх, что женщины, в которых они хотят сунуть член, отчаянно жаждут детей, обладают полным контролем над своей фертильностью и каким-то образом сговариваются со своими скрытными и зловещими утробами, чтобы забеременеть. И не важно, что эти мужчины уделяют примерно столько же