однообразным стало наше питание в последнее… да что там — оно таким почти всегда было.

Пока каша томилась на печи, выглядываю в окно.

Улица оживает: соседи уже хлопочут во дворе, кто спешит с вёдрами к колодцу, кто возится с инструментом на скромном участке. День обещает быть ясным и безветренным.

Когда каша приготовилась, я поставил тарелку на стол и тихонько позвал мать. Она вышла из своей комнаты немного сонная, но довольная.

— Доброе утро, — сказала она, садясь за стол.

— Доброе утро. Сегодня мы идём на рынок, — напомнил я. — Только сначала я немного потренируюсь.

Она улыбнулась, но ничего не сказала. Мы быстро позавтракали, я убрал со стола.

На улице вдохнул свежий воздух, по влажной траве дошел до деревянной перекладины. Хват крепкий: ладонь скользнула по отшлифованному дереву.

Правая рука крепко держится за перекладину, левая — прижата к груди. Медленно подтягиваюсь, чувствуя, как напрягается каждая мышца. Лопатки сходятся, сердце колотится быстрее. Раз. Два. Три… Смог сделать тринадцать и опустился вниз, чтобы сменить руку. Теперь левая. Лёд в груди будто бы начинает трескаться от этих усилий, или мне кажется?

После нескольких подходов перехожу к следующему упражнению. Отжимания. Нагрузка уходит в плечи и грудь. Опускаюсь медленно, контролируя каждое движение, а затем выпрямляю дрожащие руки. Раз… два… три… Дыхание становится глубже. С каждым повтором чувствую, как тепло разливается по телу.

Когда я закончил тренировку, тело горело от напряжения, а дыхание ещё некоторое время оставалось учащённым и глубоким. Но на сердце стало чуть легче. Похоже, лед действительно отступает. Хотя выходит логично — медитацией ты набираешь энергию, а тренировками — поглощаешь.

— Китт, ты готов?

— Да, иду!

Рынок полнился гомоном присущим этому месту с утра и до вечера. Торговцы неустанно расхваливали свои товары, им помогали дети, работающие здесь за корку хлеба и медную монету — звонкими голосами зазывали прохожих.

Мы с матерью обошли несколько рядов с продуктами, купили свежих овощей и фруктов. Но главной целью были вещи. Мать по привычке, или не желая тратиться, все время пыталась выбрать что-нибудь серое или тёмное, что-то простое и незаметное.

— Нет, мам, — остановил я её у одного из прилавков. — Лучше возьми яркое. Хватит уже этой серости.

Она посмотрела на меня с доброй улыбкой и пожала плечами.

— Мне всегда нравились простые платья, в которых нет ничего лишнего или вызывающего.

— Но разве наличие ярких цветов — это лишнее? — удивился я. — Давай, покажи, что тебе нравится, но не из дешёвого.

Мать огляделась и указала на один из нарядов в дальнем углу лавки. Платье из плотной ткани, с широким поясом. Без вычурных узоров, но хорошо сшитое. Пусть я и не разбирался в женской моде, мне показалось, что сшито оно со вкусом.

— Сколько? — обратился я к торговцу, указывая на платье. Тот выглядел сонным — сидел за небольшим столиком и медленно потягивал чай с блюдца.

— Серебряный, — лениво бросил он, окинув меня беглым взглядом.

— Беру.

Монета, эффектно слетевшая с моей ладони, стукнулась о столешницу в опасной близости от чашки с чаем.

Торговец среагировал мгновенно. Чуть не опрокинув чашку, молниеносно двинул рукой, ловко ухватив серебряный. А потом, осмотрев монету, дошел до угла и снял платье.

— Дорого, — качает головой мать. — Ой, дорого, Китт. Я же не знала, что оно целую серебрушку стоит, надо было дешевле взять что-нибудь или хотя бы поторговаться.

— Мам, ты шестнадцать лет заботилась обо мне, — мягко переиначил я слова «сидел на шее». — Дай мне отблагодарить тебя.

Тем временем торговец поднёс матери платье. Но обратно не сел — замер у стола, глядя на нас с приклеенной улыбочкой. Распробовал деньги.

Мама тщательно осмотрела платье, убедилась, что с ним всё отлично, затем посмотрела на меня и не смогла сдержать улыбку.

— Хорошо, мне нравится. Мы берем! — и обратилась ко мне. — Только не трать на меня слишком много, Китт.

Закупились. Набрали продуктов: кроме постоянных круп взяли копченого мяса, овощей и даже засахаренных фруктов. Столько всего закупили, что я даже опасаться стал за еду. Если и в этот раз к нам придут забирать съестное два гада, я их сам сожру.

Нагрузившись покупками, пошагали домой по узкой пыльной улице. Все тяжёлые покупки я нёс сам, почти не ощущая веса благодаря стремительно развившейся физической силе. Мама, как всегда, пыталась взять на себя больше, чем нужно, но я не позволил.

Когда дошли до дома, мать сразу же занялась разбором и раскладыванием всего купленного. Платье она заботливо повесила в своей комнате на самое видное место, на фоне остального не особо богатого гардероба.

— Уже не терпится его примерить, — радовалась она.

Я же тихо выскользнул из дома и отправился за покупками для себя. В первую очередь направился в сторону лавки старьёвщика.

Это место всегда казалось мне мрачноватым: старые вещи громоздились в заваленном помещении друг на друга, внутри всегда царил беспорядок, а запах пыли и чего-то затхлого витал в воздухе. Когда я вошёл, похожий на старого лиса старьёвщик поднял на меня взгляд из-под густых бровей.

— Чего пришёл? — буркнул он, скривившись.

Не особо дружелюбен по отношению ко мне, как и в прошлый раз. Зато у него приемлемые цены.

— Спокойнее, старина, — отмахнулся я. «Старина» от такого аж подавился, но я не обратил внимания на кашель. — Мне нужна меховая куртка и надёжные ботинки. Есть что-нибудь на примете?

Откашлявшись старьёвщик махнул рукой в сторону дальнего угла лавки:

— Такое вон там лежит. Иди, глянь. «Старина», ну надо же…

Я подошёл к куче одежды и начал перебирать. Почти сразу нашёл то, что искал: меховая куртка темно-коричневого цвета с плотной подкладкой. Причем в хорошем состоянии — мех мягкий, без проплешин, швы крепкие. После примерки стало понятно, что эта одёжка по мне, сидит как надо, вдобавок тёплая, удобная.

— Сколько за нее?

— Две монеты.

— Две⁈ За это старьё? Да ее ещё твой дед пытался продать! — возмутился я.

— Разве не за этим ты пришёл в лавку старьёвщика? — усмехнулся он. — Я здесь торгую подержаными вещами. Покупаю старье, продаю еще более старое старье. Удивлён?

— Половину серебрушки максимум!

Старьёвщик недовольно сощурился и скрестил руки на груди.

— В прошлый раз ты цену снизил в два раза. Может, поимеешь совесть?

— Чтобы ты поимели