Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Через улицу горел дом. Пламя вырывалось из окон, лизало алыми языками деревянные стены, грозило обрушить хлипкую крышу.
Огонь уже перекинулся на кустарник и ограду, стремительно тянулся к соседнему дому. На участке полыхал дровяной навес и пустой курятник.
По улице летали причитания и крики, разбавляемые громким треском горящего дерева. Жители соседних домов выбегали из домов, выводя детей и вынося самое ценное, на случай, если огонь рано или поздно доберётся до них.
Седовласый старик, чей дом мог стать следующим, сидел на коленях в опасной близости от языков пламени и кричал неразборчивые молитвы Ками.
Отсюда я уже ощущал жар от пламени, потому остановился рядом со стариком.
— Уходи отсюда, отец.
Тот обернулся, чтобы посмотреть на меня, его лицо, слегка обезумевшее от паники, неприязненно исказилось.
— Какой я тебе отец, дурачина⁈
Всего лишь формальное обращение к старшим из прошлой жизни. Сколько раз я сам такое слышал в свой адрес?
Не нравится — ну и ладно. Пожав плечами, я зашёл на горящий участок и направился к толпе, прикидывая, что мне стоит делать в первую очередь, и почему люди либо стоят, либо бестолково суетятся.
Я протиснулся в первые ряды. До пламени оставалось метров пятнадцать.
Я чувствовал, как мне стало чуть жарче. Кожу начало неприятно стягивать, но пока ещё не ощущал себя в настоящей опасности, да и жар меня не сильно волновал. Даже сутки, проведенные в холодной норе, казались страшнее, чем полыхающее рядом пламя.
Пламя ревело, стремительно охватывая дом. Люди толпились на безопасном расстоянии, прикрывали лица руками или тканью, кашляли от дыма. У меня горло тоже саднило, но сильного жара я не ощущал.
Сквозь низкий гул пламени я уловил надрывный крик. И похоже, не я один.
— Мой ребёнок! — почти сразу раздался надрывный крик женщины. — Мой сын! Он внизу! В подполе!
— Какого ёкая он там делает⁈ — взревел мужской голос, гневный и громкий.
— Я… Я думала, он выбежал, но не могла найти его тут, а теперь…
— Мама!
— Что вы стоите и кричите⁈ Тащите воду, там ребенок! — стоя на месте, кричал какой-то старик.
Кроме меня никто не мог подойти ближе: люди прикрывали лица рукавами, но мне было жарковато, и всего лишь. Оставшийся в груди холод внезапно оказался полезным — как я не мог после поглощения ледяной Ци отогреть руки у костра, так и сейчас я не чувствовал особенного жара от огня.
Итак, я такой здесь один. Из Золотого квартала никто не спешит, чтобы погасить пламя движением руки. Даже городской колокол начал бить с опозданием. Может, младшие практики школы Небесного Гнева подоспеют позже, если не справимся.
Вряд ли удастся потушить дом — слишком поздно, но нужно хотя бы вытащить мальчишку. И я пошел вперед.
Я осторожно подходил все ближе и ближе к дому, но жар все не становился нестерпимым. За спиной охали и орали «что же ты делаешь» те же голоса, которые недавно призывали кого-нибудь спасти мальчугана.
Я прошел через дверной проем, закрывая рот рукавом. Все еще не спешил, опасаясь бушующего в метрах от меня пламени. Одежда на мне уже дымилась, но кожа даже не покраснела, не оплавились волосы. Лёд в груди будто разошёлся по всему телу и окутал меня.
Надолго ли?
Надо поспешить!
Одна потолочная балка уже обрушилась, превратилась в огромный уголь, пышущий жаром. Я перепрыгнул через нее. Края моих брюки дымились, тлели. Не хотелось бы выбраться отсюда голым. Хотя какая разница, если я помогу мальчишке?
Что за обостренная справедливость⁈ — думал я, мечась по дому в поисках подпола. Дым резал глаза, по щекам текли и сразу испарялись слезы. — Выходить толпой против всех, чтобы защитить честь матери, бросаться вытаскивать котенка из-под колес телеги! Характер Китта так на меня действует, или это мое?
Хотя — разве я не такой? Я ведь тоже котенка из-под колес вытащил бы. Да и сейчас не чувствую, что меня заставляют спасать ребенка.
Плач и крики то раздавались, то стихали. Наконец нашел люк на кухне. Парой ударов ноги обрушив дряхлые доски, я прыгнул вниз.
Наверху бушевало пламя, но здесь всё ещё можно было выжить. Хотя влага с земляных стен стремительно испарялась, превращая подпол в духовку.
— Эй! Ты меня слышишь⁈ — закричал я, пытаясь разглядеть хоть что-нибудь в этой парилке.
Плач раздался снова. По звуку я нашёл мальчика: он сидел в углу, закрыв лицо руками. Его одежда была грязной, на руках виднелись ссадины и синяки от тонких бамбуковых тросточек, использовавшихся обычно для наказания детей. «Спрятался в подполе»⁈ Да они же сами его сюда засунули!
— Досталось же тебе сегодня… Всё будет хорошо! — сказал я громко и твёрдо, снимая рубаху и укутывая в нее ребенка. Намочить бы… Ага! А еще — спросить заранее, где подпол, а лучше — вообще вернуться в прошлое и не допустить пожара!
Я быстро осмотрел подпол, вытряхнул из парочки мешков крупы и закутал ребенка как можно плотнее, потом — схватил его.
— Не дыши! Не вырывайся!
Паренек был лёгкий, как пёрышко.
Выбрался из подпола быстрее, чем ожидал, а пронёсся по задымленному коридору быстрее, чем вырвался. Бежать приходилось скрючившись, чтобы заслонить мальчишку от смертельного жара.
Стоило только появиться с ребёнком, на виду у всех, как ко мне подбежал мужчина.
Он плакал от радости, за ним подоспела и его жена, которая тут же бросилась к сыну, проверять всё ли ним в порядке, расцеловывая парнишку и осыпая меня благодарностями.
— Спасибо, спасибо! Пусть добрые духи пошлют тебе благодать!
Добрые духи были где-то далеко, а вот пожар полыхал поблизости. Поэтому вместо пафосных ответов типа «быть героем — моя работа», я начал помогать людям тушить пожар.
Пока меня не было, нашлось, кому командовать — Сигор, тот самый травник, которого я видел как-то у Роя, организовал работу:
— С краев, с краев начинайте! — кричал он. — Не давайте разойтись пламени дальше! Вода, песок, сырая земля — всё подойдёт!
Передо мной уже не было беспомощной, будто стадо, толпы. Первоначальный ступор и «эффект свидетеля» прошел. Люди потянулись из соседнего квартала и выстроились в длинные цепочки — от горящего дома до двух ближайших колодцев. Мужчины и женщины передавали друг другу ведра с водой, почти не останавливаясь. Некоторые едва держались на ногах от