осмотрел тренировочный зал. Пол был липким от пролитой крови. Воняло потом, дерьмом и мочой. Повсюду валялись трупы нападавших, а мальчишки дорезали уцелевших и предсмертные хрипы сменялись рокочущим бульканьем, когда жизнь вытекала из перерезанных глоток.

– Закончили, – раздался властный голос Жакена Торбула, и наставник вышел из темноты на свет. Мальчишки, тяжело дыша, повиновались и выстроились в привычный порядок, плечом к плечу со своим соседом по спальне. Мессир прошелся из стороны в сторону, брезгливо поддел носком начавший коченеть труп одного из обезумевших и, вздохнув, посмотрел поверх голов. – Далтэ Фран.

– Да, мессир, – откликнулся тот.

– Отработай блоки. Тебя дважды достали слева. Далтэ Кадир.

– Да, мессир, – ответил гастанец.

– Голова в схватке должна быть холодной. Пока ты шесть раз пронзил сердце врага, второй был готов вышибить тебе мозги.

– Мне помог Эйден, мессир, – улыбнулся Кадир, но Жакен Торбул его веселье не разделил.

– Да, тебе помог далтэ Эйден. А что если бы ты сражался один? Ты подался чувствам. Подался ярости и горячке боя. И проиграл.

– Но я жив, мессир, – возмутился Кадир.

– То, что тебя спасли, не делает тебя живым, далтэ. Контролируй свои чувства. Далте Эйден.

– Да, мессир, – вздохнул мальчик, понимая, что сейчас его тоже будут критиковать. И не ошибся.

– Хороший удар милосердия. Ты не сбился с ритма. Впечатляет. И два замечания. Первое. Руку при блоке надо держать выше. Второе. Что за кувырок?

– Я не думал, мессир, – покраснел Эйден, вспомнив, как сбил кувырком с ног напавшего на Кадира.

– Не думал, – проворчал Жакен Торбул. – После кувырка ты потерял концентрацию. Что на твоем левом плече?

– Порез, мессир.

– Представь, что он был бы на три пальца выше, – Эйден вздрогнул. Удар пришелся бы по сонной артерии.

– Смерть, мессир.

– Верно. Извлеки урок из этого боя и не совершай больше таких примитивных ошибок. Далтэ Костис…

Когда мальчишки вернулись в спальню, Кадир впервые не стал ужинать и сразу лег на кровать. Эйден заставил себя проглотить половину тарелки горячей похлебки и, слабо улыбнувшись, поставил остатки перед ворчащим котом, рядом с которым привычно лежала задушенная крыса. Кот съел угощение и, утащив крысу под кровать, принялся раздирать мясо острыми зубами.

– Сегодня я убил пятерых, Эйд, – глухо сказал Кадир, отвернувшийся к стене. Он вздохнул, перевернулся на спину и задумчиво посмотрел на потолок спальни.

– Я убил шестерых, – тихо ответил Эйден. – Одного на занятиях по анатомии. Двух у байнэ Эйка и трех у мессира Торбула.

– Я убил пятерых только у мессира, Эйд, – криво улыбнулся Кадир. Он поиграл желваками и облизнул пересохшие губы. – Это были рыбаки.

– Что?

– Рыбаки. Алийцы. Мужчины, женщины. Я узнал их клеймо. Они привозили рыбу из северного моря в Гастан. Это не воины, Эйд. Это простые рыбаки.

– Что ты хочешь сказать? – спросил Эйден. Кадир повернулся к нему и задумчиво посмотрел на друга.

– Я ничего не чувствую, Эйд, – честно ответил он. – Ни гнева на наставников. Ни жалости. Ничего.

– Словно твоё сердце и правда умерло, – чуть подумав, ответил Эйден. Кадир кивнул и снова тяжело вздохнул.

– Во время первой охоты с отцом я убил зайца. И прорыдал над ним два дня, пока никто не видит. Сегодня я впервые убил людей. Невинных людей, Эйд. И мне почему-то плевать на них.

– «Сегодня часть вашей души умерла во славу Владыки. Завтра умрет другая часть», – всплыли в голове слова Жакена Торбула. Но Эйден промолчал. Он не хотел говорить Кадиру, но ему тоже было плевать на тех, кого он сегодня убил. Словно и правда часть его души умерла.

Теперь почти на каждом занятии мальчишек ждали практические занятия. Они изучали, как действуют те или иные яды на организм человека. Учились убивать голыми руками, стилетами, алийскими жаллами, эренскими полуторниками, луками и арбалетами.

Ясан Меледи устраивал для них охоту, когда в лес или горы выпускались пленники и мальчишкам нужно было отыскать их, убить и принести доказательства того, что задание наставника выполнено. Иногда мальчишки проводили в лесу или в горах весь день, расставляя ловушки, а утром шли собирать «урожай». Стало меньше праздных разговоров и даже Клеч, веселивший всех, чаще всего молчал, предпочитая слушать.

Со временем у наставников стали появляться любимчики. Тараму и Микелу лучше всего давалась акробатика, гимнастика и бой без оружия. Кадир показывал успехи в зельях и ядах. Костис и, ко всеобщему удивлению, Фран были лучшими среди мальчишек в изучении истории и лингвистики. Только Эйден уделял время всем занятиям и старался на них не выделяться. Он давно понял, что если ты выделяешься, то и требования к тебе будут выше, чем к другим. Лишь одно его увлекало сильнее прочих. Когда Эоген Лурье начинал рассказывать о Белых масках и тайнах с ними связанных.

– У каждой Белой маски есть свой отличительный знак, – негромко произнес Эоген Лурье во время очередного занятия, стоя у окна. – Никто не знает, с кого началась эта традиция, но в дневниках Секера Форманье, датируемых первой эпохой, упоминается некий символ, который он оставлял на теле того, кому выпала метка Владыки. Это была бронзовая эмпейская монетка, лежащая на переносице убитого.

– Скажите, байнэ, а зачем нужно оставлять знак? – спросил Костис, на миг оторвавшись от свитка, куда записывал слова наставника. – Я думал, что скрытность важнее всего. А по знаку легко отличить, кто именно выполнил контракт.

– Как я и говорил, сейчас это традиция, – повторил наставник, заставив Костиса покраснеть и вновь уткнуться в свиток. – Но раньше таким образом приходилось подтверждать, что контракт выполнен. Гораздо позднее Белые маски обязались лишать убитых мужественности и женственности, но отличительные знаки остались, как дань славному прошлому и ушедшим братьям. Естественно вас никто не принуждает использовать их. Вы свободны в этом выборе.

– Знак может быть любым, байнэ? – спросил Эйден. Эоген Лурье кивнул.

– Любым. Секер Форманье использовал монетку, потому что был сыном эмпейского купца. Его отец был довольно жадным человеком, как говорится в дневнике, и Секер таким образом показывал, что деньги для него ничего не значат.

– А какой знак был у вас, байнэ? – настал черед Кадира задать вопрос. Наставник улыбнулся и с ловкостью фокусника извлек из нагрудного кармана серое перо с крыла чайки.

– Я всегда любил птиц и до Лабрана увлекался орнитологией. А чайки… чайки находчивы, любознательны и умны.

– Как вы, байнэ, – улыбнулся Фран и покраснел, когда наставник и остальные мальчишки рассмеялись.

– Лесть не является достоинством Белой маски, далтэ, – тонко улыбнулся Эоген. Его глаза хитро блеснули. – Но ты подал мне идею. Неважно, будет у вас отличительный знак или нет, вы должны себе его