что его новая сотрудница – Агнесса всецело заняла все его помыслы. Он с удивлением открывал в себе новые пласты чувств. Нет, нет, это вовсе не банальный служебный роман, коих немало было за его военно-медицинскую жизнь. Это было нечто совершенно новое притяжение – вихревое, неотступное и, увы, безнадежное… Он с унылым здравомыслием сознавал: эта яркая сильная женщина, искушенная в таинствах любви, смотрит на него только как на начальника, сердце же ее принадлежит кому-то другому. Знать бы кому? Да даже если и знать, что от этого изменится? Весь его мужской опыт подсказывал – шансов заполучить эту пани, эту вакханку-коханку, эту уставшую от назойливого мужского внимания, эту утомленную собственной красотой женщину, почти нет. И, тем не менее, Гришин, в жилах которого бушевала еще и кровь матери-кабардинки, не собирался складывать руки. Он напросился к ней на прием, придумав несуществующую зубную боль. Сидел в кресле и изнывал от счастья, когда она приваливалась к нему мягкой, очень мягкой грудью, чтобы заглянуть с помощью зеркальца в рот. К счастью, нашелся один кариес, который надо было запломбировать, и он наслаждался невольными прикосновениями ее вожделенного тела. А потом он, как бы от боли, нечаянно схватил ее за колено, и она сделала вид, что это непроизвольный жест пациента, и стала уговаривать его потерпеть. И он «терпел», не выпуская из ладони круглое, как яблоко Евы, колено…

Потом они сидели в его кабинете, благо сотрудники все разошлись по домам.

– Вам три часа ничего не есть и не пить! – улыбнулась Агнешка, глядя как Гришин достает из шкафчика с красным крестом граненые рюмочки и хрустальный графинчик.

– Есть не будем. Но коньячные дубильные вещества закрепляют десны и пломбы.

Под коньячок он рассказал ей, что обязанности начмеда он исполняет временно, что через несколько дней из Москвы прибывает новый начальник медицинской службы – аж целый дивизионный врач. И как всякая новая метла, начнет перетряхивать штаты, и ему, Михаилу Гришину, очень бы не хотелось потерять такого замечательного специалиста, как Агния Станиславовна, и что он сделает все, чтобы она осталась на своем нынешнем посту, тем более, что частная врачебная практика в Белостоке запрещена, и вообще…

– За прекрасных дам и одну – самую божественную из всех них!

Агнешка прекрасно понимала, к чему весь этот разговор. Да, нынешний начмед далеко не МИМ, но если и в самом деле начнутся кадровые перетасовки, то лучше подстраховаться ради пользы ее тайного дела. Магда наверняка попросила бы ее это сделать. И она это сделала… Сделала еще и ради того, чтобы видеть своего МИМа…

После третьей рюмки очень мягкого дурманящего коньяка они перешли в смотровую с закрашенными белой краской стеклами. Гришин, не веря своему счастью, расстегнул на груди Агнешки белый халат, а затем еще три пуговички – на блузке, и, не выдержав томления, впился, как минога, в нежную шею.

«Прости меня, мой шевалье!» – вздохнула она про себя. Тело ее продрожало, содрогнулось, как эшафот, на который упала отрубленная голова…

Потом они курили любимые папиросы Вождя «Герцеговина Флор», которые Гришин привез из Москвы и которых не было в Белостоке. Потом он отвез ее на своей личной «эмке» на Ханайку…

Она осталась в кадрах медслужбы 10-й армии как вольнонаемный специалист. И новый начмед выслушал от своего зама не один дифирамб в адрес Агнессы Станиславовны.

* * *

По заведенному порядку начальник третьего (особого) отдела армии майор госбезопасности (в НКГБ) и полковой комиссар (в РККА) Семен Лось принимал своих «оперов» не только из корпусов, но и из дивизий, и даже из полков, справедливо полагая, что в личной беседе военный чекист расскажет больше, нежели в официальном отчете, посланном по инстанциям. Вот и сегодня к нему приехал «особист» из 36-й кавалерийской ордена Ленина, Краснознаменной ордена Красной Звезды дивизии имени тов. Сталина. Штаб дивизии находился в Волковыске, а полки и отдельные эскадроны были расбросаны по местечкам Россь, Крынки, Кузница, Свислочь, Берестовица… Работы у старшего лейтенанта госбезопасности Чурилина хватало. Дело, которое он привез в Белосток, Лося очень заинтересовало. Речь шла о красноармейце из 144-го кавалерийского полка Сергее Евсеенко. Лось внимательно изучил его личную карточку, отметив, что парень, хоть и из Ленинграда, но имеет белорусские корни. Вот о них-то и завел Чурилин речь.

– По наблюденным данным, Евсеенко состоит в родстве с белоэмигранткой Ларисой Миклашевич, по мужу Гениуш. Эта дамочка родом из Волковыска, из кулацкой семьи, проживает сейчас в Праге вместе с мужем и детьми. Пишет стихи. Публикует их в Берлине в белорусской газете «Ранiца». Интересна тем, что является заместителем президента Белорусской Народной Республики Василия Захарко, которое с 1918 года действует в эмиграции.

– Так, так, так!.. Интересно. И этот родственник ее служит у нас?

– Так точно! В Кузнице. В 144-м полку.

– Ведет переписку?

– Нет. Но имеет близкие отношения с дантистом армейского госпиталя вольнонаемной Агнией Свирепчик. А она большую часть жизни прожила в Варшаве, стажировалась в Кенигсберге. В общем, имеет весьма разветвленные связи за границей.

– И как она оказалась у нас на службе?

– По рекомендации жены генерала Голубцова.

– Ох, как интересно!

– Считается, что она очень ценный специалист.

– Да тут целая сеть намечается… Молодец! Благодарю. Этого конника, как его?

– Евсеенко.

– Именно его немедленно взять в разработку.

– Уже взят. Я лично сам веду дело.

– Держи меня в курсе всех подробностей! Беру на контроль.

– Я хоть и Лось, – шутил иногда Семен Львович, – да еще и Лев – по знаку зодиака и по отчеству, но здесь, в Белостоке, чувствую себя как рыба в воде.

Да, такой интересной работы у него еще не было. Служба фактически за границей и столько разных возможностей, связей, нитей.

Как и на каждого члена Военного Совета 10-й армии, так и на генерал-майора Голубцова, у него было заведено досье. Каждый из них при известном повороте событий мог оказаться либо «врагом народа», либо «пособником», либо «троцкистом», «националистом», «заговорщиком»… Каждый! Невзирая на свои