начальник Главного разведывательного управления РККА генерал-лейтенант Голиков. Новоявленный начальник ГРУ поочередно приглашал к себе «людей с мест», дабы уяснить обстановку на границах из первых уст, а не только из их письменных докладов. Это была правильная метода. По глазам, по тону голоса, по выражению лица можно было прочитать много больше, чем между машинописных строк. Да и вопросы легко было задавать впрямую, без обиняков.

Смоляков, доложив о вызове командарму и в Минск, в тот же день вылетел военным бортом в столицу Белоруссии, чтобы успеть на ночной московский экспресс. Нина Николаевна, понимая сколь важен этот визит, не стала заморачивать мужа просьбами привезти из Москвы что-нибудь такое, чего не было в Белостоке. Но, похоже, в Белостоке было все, разве что кроме изумительных московских бисквитных хлебцев и соломки к чаю. Ну и монпансье фабрики имени Бабаева, не говоря уже о шоколаде «Красный Октябрь».

В брезентовом казенном портфеле Смеляков вез подробный доклад о приграничных действиях вероятного противника за последний месяц, а также свои соображения, подкрепленные выписками из журналов наблюдений и копиями карт.

В Москву ночной экспресс опоздал на целый час. А все потому, что долго стоял в Вязьме, пропуская литерные эшелоны с войсками и военными грузами. Смоляков смотрел сквозь приоткрытую оконную шторку и без труда определял под глухим брезентом очертания танков и орудий, раскрепленных на платформах. Затянувшаяся стоянка его не тяготила: значит там, в Москве, в наркомате и генштабе, не дремлют, подтягивают под покровом ночи войска к границе.

Последние годы Смоляков служил в небольших городах, и потому отвык от столичного многолюдья. Утренняя Москва шумела, звенела, неслась в потоках машин и людей. Требовательно трезвонили трамваи, прогоняя с рельсов прохожих, разноголосо клаксонили грузовики и легковушки, выискивая лучший проезд по проспекту, выкрутасничали жезлами постовые-регулировщики в белых летних гимнастерках, синие троллейбусы роняли со своих штанг электрические искры… Стайки студентов и студенток то тут, то там гомонили о предстоящих экзаменах… Молодые мамы катили коляски с младенцами, громко цокали ломовые лошади, везя камни для мостовых, пролетали важные черные лимузины… Афиши зазывали на концерты Козловского и ансамбля имени Александрова. И никому не было дела до того, что происходило сейчас под Белостоком, Гродно, Брестом. Никто и не догадывался, какая черная туча нависала на западных берегах Немана и Буга. Конечно, большинство из этих москвичей никогда не бывало в Белостокском выступе и даже не представляло, где он находится. Разумеется, никто из этих спешащих прохожих не слышал, как глухо ревут по ночам танковые моторы, приглушенные лесными дебрями, никто из них не видел в бинокль угрожающее копошение солдат в серо-зеленых мундирах и в горшкообразных касках, не задирал голову в небо, чтобы проводить взглядом чужой самолет с тевтонскими крестами на крыльях… Газеты и радио молчали об этом, оберегая душевный покой советского народа и показную дружбу с Германией. Москва беспечно радовалась разгорающемуся лету, переблеску фонтанов, сиянью витрин… Общий дух безмятежной суеты заразил даже Смолякова: может, и в самом деле, не все так мрачно, как ему кажется? Кажется ли?! Ну уж, нет! Он-то сам видел все это своими глазами и в бинокль, и открытым взором.

Война! Она уже нависла над всей западной границей, и не дай Бог, докатится сюда, до этих беспечно радостных людей. Знал ли кто-нибудь в Москве, что уготовано стране в ближайшие недели?! Наверняка были такие осведомленные лица – хотелось в это верить – которые трезво оценивали надвигавшуюся угрозу, но по понятным причинам таили это знание. Таили, и притом что-то делали – тихо, незаметно, готовя армию к отражению вражеского нашествия. Не зря же, черт побери, стоял пассажирский экспресс в Вязьме, пропуская литерные поезда на запад?!

Эта надежда окрепла после встречи с начальником разведупра. Генерал Голиков выслушал его более чем внимательно. Он вбирал в себя каждое слово, задавал множество толковых вопросов, даже что-то записывал.

– Так, значит, немцы готовы к вторжению?

– Уж куда как готовы! Я нутром чую – вот-вот ринутся…

– Я тоже чую, – вздохнул Голиков, поигрывая в пальцах красным карандашом. Взгляд его надолго застыл, упершись в статуэтку обезьянки с закрытыми глазами, рядом сидели ее товарки с заткнутыми ушами и зажатым ртом – замечательный символ голиковского ведомства.

– Доклад закончен! – прервал затянувшееся молчание Смоляков.

– Спасибо тебе, Александр Васильевич! – выбрался из-за стола Голиков. – Работу твою знаю и ценю! Все, как есть доложу руководству… В Москве не задерживайся, ты там нужнее!

На прощанье не просто пожал руку, а приобнял.

В Москве Смоляков и не собирался задерживаться. В тот же день все тем же ночным экспрессом укатил в Минск. Но перед тем как отправиться на Брестский вокзал, купил возле метростанции «Дворец Советов» эскимо на палочке (в Белостоке было совсем другое мороженое) и, присев на скамейку, откуда открывался вид на стройплощадку, где когда-то стоял храм Христа Спасителя, совсем по-мальчишески лизал ледяное лакомство. Рядом примостилась девушка в белой блузке с куцым дамским галстуком в синий горошек. Она разложила на коленях учебник анатомии и стала изучать строение черепа. Пустые глазницы вместилища разума напомнили Смолякову о его строгой миссии. Тяжело вздохнув, он отправился на вокзал. По пути заглянул в Елисеевский магазин и купил там коробку с бисквитными хлебцами, пачку соломки к чаю и несколько плиток шоколада «Красный Октябрь». Уложил подарки в опустевший брезентовый портфель, сел в автобус, который провез его по главной московской магистрали – улице Горького. Из глубины души наплыло тоскливое ощущение, что все это он видит, быть может, в последний раз… Впору было поднять настроение доброй рюмкой коньяка.

Билеты на минский поезд были все распроданы, пришлось идти к военному коменданту, предъявлять ему командировочное удостоверение. Бронь, слава Богу, еще не всю выбрали, и Смоляков получил нижнюю полку в купейном вагоне.

И снова поезд долго стоял, на сей раз в Смоленске, пропуская срочные литерные составы… Пожилой сосед в серой полотняной толстовке, по виду инженер или ответственный работник, ворчал, что в последнее время на железной дороге упала дисциплина, поезда хронически опаздывают, должно быть в наркомате путей сообщения завелись вредители. Но Смоляков ему не перечил, а понимающе улыбался про себя…

* * *

За шаровидную бритую голову Голикова за глаза