называли «Колобок» или «Колобок с ушами». Сам же под настроение подшучивал над собой – «пермяк соленые уши», поскольку родился в пермском крае и считал себя природным пермяком. Пермяки же всегда славились своей смышленостью, и Голиков не был исключением.

Только природный – недюжинный! – ум с неизбывной крестьянской хитрецой позволил ему выжить в «системе аппарата», в которой он вращался, вертелся, пригибался, вспрыгивал, пластался и вскакивал в нужный момент. С младых ногтей он был втянут в это чертово колесо, грозившее неосмотрительному игроку гибелью. Он знал механизм партийно-командного аппарата, как знает стрелок свою винтовку. Воистину он был маршалом подковерной войны. Но Голиков клял тот день и час, когда оставил строевую службу и согласился возглавить Разведывательное управление РККА. Поначалу новая должность показалась штабной столичной синекурой, позволявшей воткнуть в петлицы третью звездочку – генерал-лейтенантскую. Он метил в мягкое кожаное кресло, а попал на плаху. В первые же дни новой службы Голиков узнал устрашающую статистику: все его предшественники, начиная с 1937 года, были не просто сняты с этой проклятой должности, но и расстреляны: Берзин, Артузов, Проскуров… За что? Слишком много знали? Слишком много говорили? Смело говорили? Вот тот же недавний предшественник генерал-лейтенант авиации Иван Иосифович Проскуров. Подводили итоги Финской войны на совещании при ЦК ВКП(б). Надо было найти виновного в столь серьезных потерях, в столь затяжном характере «локального конфликта». Вождь и иже с ним определили, что во всем виновата войсковая разведка, ГРУ и лично генерал Проскуров, который не сумел представить в Генштаб точные данные о финской армии и ее дислокации. Проскурову бы опустить голову, потупить взор и покаяться: «да, виноват, не доразведали, не учли, не вскрыли…» А он взвился и стал доказывать обратное, и блестяще доказал, представив все документы, доклады, сводки, которые уличали обвинителей в явной клевете. Ну и доуличался! Не захотел быть мальчиком для битья. Прошло немного времени – арестовали, судили, расстреляли. Он же, Филипп Иванович Голиков, будет хитрее, на то он и «пермяк соленые уши». Нельзя перечить Вождю – такова аксиома аппаратного выживания, тактика придворной жизни во все времена, при всех монархах. И если пренебрегать этим правилом, то и дружба с неистовым «прокурором» Мехлисом или даже личное покровительство Ворошилова мало помогут. Два года назад он уже испытал это леденящее кровь ощущение – полета в никуда, падения с острым предчувствием скорого и смертельного удара. В сентябре 1938 года его, командира 45-го мехкорпуса Белорусского военного округа и члена Военного совета БВО, уволили из рядов РККА. Уволили, невзирая на все его подвиги в Гражданской войне, не беря в расчет крестьянское происхождение, несмотря на огромный опыт во всех сферах военной жизни. Но Ворошилов отказался подписать санкцию на арест Голикова и сказал Вождю несколько спасительных слов. С тех пор портрет Клима Ефремовича, словно икона, украшал все кабинеты, которые приходилось занимать Голикову, и даже дома хранил он лик своего спасителя.

Голиков быстро вошел в курс мало известного ему разведывательного дела. Помогли и природная сообразительность, и академическое образование, а главное двадцатилетний опыт военной службы в самых разных качествах – и политработника, и строевого командира, и даже военного корреспондента. Он никогда не терялся в незнакомых обстоятельствах. В 1931 году жизнь заставила его принимать роды жены, и он принял их, спас и мать, и дитя. Разумеется, в Раздведупре была своя и немалая специфика, но все же Голиков знал, о чем идет речь и мог иметь свое суждение о войсках вероятного противника и вероятных планах нападения. Он был неплохим аналитиком, однако прежде, чем сделать выводы, надо было изучить превеликое множество донесений, шедших широким потоком из всех приграничных округов, от зарубежной агентуры. И вот тут-то начиналась главная головная боль. Прежде всего, надо было определить степень достоверности информации, надежность источника. С начальниками разведотделов в округах и армиях было более-менее ясно, все они люди проверенные и сведения их кардинально не различались: идет планомерное сосредоточение немецких войск у наших границ. Другое дело, каких именно войск, какие у этих корпусов и дивизий номера, какова их численность, тут цифры плясали. Но вот зарубежная агентура была полным болотом. Кому из агентов можно было верить, как себе? Кто из них не попался на умелую «дезу», кто из них не перевербован и потому тоже шлет информацию, состряпанную в абвере или в британской МИ-6? Вот и Вождь пребывал в полном недоумении, перебирая на своем столе донесения зарубежных агентов, сводки всех четырех разведывательных ведомств – от ГРУ, от НКВД, от наркомата иностранных дел и от НКГБ. Наиболее важные донесения от военной разведки и разведки госбезопасности сразу же ложились на стол Сталина, а также наркома иностранных дел Молотова, наркома обороны Тимошенко и начальника Генштаба Мерецкова. Каждое ведомство выдавало свои аналитические заключения. Но единого отдела или центра, который бы обобщал стратегическую информацию, пришедшую по всем четырем независимым каналам, в Кремле не было. За безопасность страны несли персональную ответственность наркомы обороны, иностранных дел и НКВД. Именно они должны были знать истинное положение вещей на границах, именно они напрямую отчитывались перед членами Политбюро ЦК ВКП (б). Однако на деле все их рекомендации имели в глазах Сталина лишь совещательный характер. Все судьбоносные решения принимал он сам. И Голиков хорошо понимал, как сложно было Вождю отсеивать зерна от плевел. Вот протоколы допросов перебежчиков с немецкой стороны. Их немало, и ко всем им полное недоверие – кто поручится, что не провокаторы? Вот информация от дипломатов – кто, что услышал, пересказал. Это из разряда ОБС – «одна баба сказала». Или вот сообщения из Японии от Рихарда Зорге: в мартовском донесении он утверждает, что нападение произойдет после войны с Англией. В мае указывает на нападение в конце месяца, но оговариваясь – «в этом году опасность может и миновать» и «либо после войны с Англией». Хорошенькое «либо» – либо дождик, либо снег, либо будет, либо нет… В конце мая, после того, как ранняя информация не подтвердилась, Зорге сообщает, что нападение произойдет в первой половине июня. Два дня спустя уточняет дату – 15 июня. После того как срок «15 июня» прошел, Зорге сообщает, что война задерживается до конца июня. И как тут верить, что дата 22 июня окончательная? Этот Зорге очень темная лошадка. Мог запросто работать и на немцев, и на англичан, а может еще и на японцев. Поди проверь его в Токио с Гоголевского бульвара?!

Так… Что это у