же, вела во внутренние помещения аптеки. Он увидел комнату со стеклянными шкафами вдоль стен, а в шкафах – множество пузырьков и баночек.

– Где у вас хранятся рецепты? – деловито спросил Ржевский.

– Я всё покажу, – ответил аптекарь, идущий следом, – но я не понимаю, к чему эти ухищрения и заходы издалека. Вы могли бы просто предъявить бумагу с предписанием о проверке… И я вынужден вас просить: предъявите мне её.

Ржевский, уже начавший чувствовать себя в аптеке почти хозяином, замер на месте.

– Да я, знаете ли… Она не при мне.

– Как это?

– Я её в гостинице забыл, после принесу.

Аптекарь кашлянул, собираясь с духом, а затем очень строго произнёс:

– Господин офицер, прошу вас покинуть аптеку.

– Но я должен проверить…

– Или я позову полицию. Не знаю, для чего вам вздумалось разыгрывать проверяющего, но давайте будем считать, что с вашей стороны это просто неудачная шутка, – голос звучал так же строго. – Или вы сейчас уходите, или будете объясняться с полицией.

«А вот полиции не надо», – подумал Ржевский. Он уже собирался призвать богиню Фортуну, чтобы та как-то повлияла на аптекаря, как вдруг меж двух шкафов открылась дверь, до этого бывшая плотно закрытой, и оттуда выглянула барышня в белой косынке, державшая в руках дымящийся ковшик с неким отваром.

Барышня была не то чтобы красавица, но в тот миг все её черты показались поручику замечательными, ведь каждая из них имела нечто общее с соответствующей чертой самого аптекаря. И глаза, и нос, и рот – всё. Дочка! Никаких сомнений в этом быть не могло.

Сомнений тем более не осталось, когда барышня спросила что-то по-немецки, но начала вопрос со слова «папа». Оно перевода не требовало.

Времени на то, чтобы использовать шанс, было мало, поэтому Ржевский просто улыбнулся барышне, употребив самую действенную улыбку из своего арсенала, означавшую: «Отныне и навек только вы в моём сердце».

Барышня улыбнулась в ответ, но, поймав взгляд отца, сделалась нарочито строгой. Отец и дочь перебросились парой немецких фраз. Промелькнуло имя Анна, а также знакомое выражение «хер офицер» и, судя по тому, как аптекарь посмотрел на поручика, вся фраза могла означать «господин офицер уже уходит».

Ржевский ещё сильнее уверился, что это надо так и понимать, когда аптекарь в ответ на очередной вопрос дочери решительно произнёс:

– Нахер.

Поручик даже не был уверен, что это всё ещё немецкий язык, а не русское предложение убираться к чёрту. И всё же следовало ещё раз атаковать аптекарскую дочку с помощью неотразимой гусарской улыбки.

Для пущего эффекта Ржевский подкрутил ус, а затем с видом победителя вышел на улицу, но далеко уходить не стал, остановился за ближайшим углом, откуда хорошо была видна аптека, но если бы сам аптекарь выглянул на улицу, то не заметил бы, что за его заведением наблюдают.

Гусарская улыбка, несомненно, произвела на барышню впечатление. Поэтому при следующей встрече можно было начинать ухаживания, не опасаясь получить отпор. И именно эту встречу Ржевский рассчитывал устроить, прячась за углом. Ведь рано или поздно барышня выйдет из аптеки.

Ржевский поначалу надеялся, что Анна выйдет очень скоро и побежит по улице догонять своё счастье, однако прошло более получаса, а барышня не показывалась. Поручик уже начал думать, что Анна с ним разминулась, потому что решила выйти через чёрный ход, а не через главный. Вышла, не увидела поручика, стоявшего за углом и, расстроенная, вернулась к своим отварам.

Возможно, так оно и было, но вот спустя ещё четверть часа барышня всё-таки вышла через главную дверь – уже не в косынке, а в шляпке. Поверх платья – салоп, что говорило о готовности к долгой прогулке по морозу.

Оглянувшись, будто ища кого-то, Анна быстро пошла вдоль витрин, но, увы, в сторону, противоположную от того угла, за которым прятался Ржевский. Барышня не знала, где её поджидает счастье, а поручик, чтобы случайно не попасться на глаза папаше-аптекарю, сделал крюк через параллельную улицу и выскочил как раз навстречу девице.

– Опять мы с вами встретились, – сказал Ржевский. – Это судьба.

Анна ничего не ответила, но кокетливо улыбнулась. Поручик на мгновение забеспокоился, что она вообще не говорит по-русски, поэтому продолжил беседу так, что барышня оказалась бы вынуждена ответить.

– Позвольте проводить вас, – сказал он. – Куда вы направляетесь?

– Нах…

Ржевский уже почти испугался, но Анна снова улыбнулась и заговорила по-русски:

– Простите. Я хотела сказать не «нах хаузэ», а «домой». Домой. Готовить папе ужин.

– О! – Ржевский непритворно обрадовался и продолжил наступление: – Так вы не только миловидная особа, но и прекрасная хозяйка! Когда я увидел у вас в руках ковшик, то сразу предположил, что у вас талант поварихи. Я ведь не ошибся?

– Вы мне льстите. – Анна вся зарделась от удовольствия. – Но по воскресеньям, если у нас обедают господин доктор с супругой и моя тётушка Эльза, им всё очень нравится. Тётушка Эльза всякий раз говорит, что мне надо замуж, потому что я хорошая хозяйка.

При слове «замуж» Анна быстро взглянула на поручика, а тот постарался не отшатнуться и не перемениться в лице. И даже улыбнулся всё той же гусарской улыбкой, снова подкрутив ус.

– Не сомневаюсь, Анна… Вы ведь позволите мне вас так называть? Не сомневаюсь, что ваш будущий муж получит не просто жену, а настоящее сокровище.

Как видно, ухаживание удавалось, потому что Анна замедлила шаг и кокетливо спросила:

– А зачем вы приходили к моему папе?

– Ну, видите ли… – Ржевский на мгновение замолчал, а затем решил идти ва-банк: «Если уж врать, так врать!» – Видите ли, я… секретный агент на службе его императорского величества.

Анна приоткрыла рот от изумления, затем с недоверием окинула взглядом всю фигуру поручика, но результатом осмотра осталась довольна. Как видно, решила, что секретный агент должен как-то так и выглядеть – высокий статный офицер средних лет.

– О! – воскликнула она. – Значит, дальше расспрашивать вас будет неуместно.

– Отнюдь, – тихо возразил Ржевский. – И я даже вынужден просить вас о помощи.

По дороге попался небольшой сквер, и поручик предложил барышне присесть на скамейку, чтобы обстоятельно всё объяснить.

– Ведь вы с отцом – российские подданные? – сперва спросил он, садясь рядом с аптекарской дочкой и доверительно заглядывая ей в глаза.

– Да, – ответила она. – Отец