– Случайно порвался? Случайно попала? Как это может быть?

– Теперь я понимаю, что он и порвался не случайно. И попал не случайно.

– Перестаньте говорить загадками! Выражайтесь яснее.

– Нина порвала браслет журналиста. И, видимо, она же спрятала одну бусинку и положила ее на раму.

– Зачем?

– Чтобы окно не закрывалось до конца. Она все рассчитала правильно. Санитар не смог закрыть окно и оставил его приоткрытым.

– Это какой-то бред! – всплеснула руками Сальникова, и ожерелье снова стукнуло. – Какой-то парад непрофессионализма. Как мог санитар оставить окно открытым? Как вы могли позволить пациентке напасть на гостя?

– Это было не нападение, – поморщился Маслов.

– Но самое главное – как она могла все это проделать, если она, по вашему выражению, была в состоянии овоща?

– Я не знаю, – покачал головой Маслов.

– А что вы вообще знаете? – рассердилась Сальникова.

– Похоже, мне придется пересмотреть свои представления о симптоматике…

– Надеюсь, вы понимаете, что вам придется применять ваши новые представления в другом месте, – выпалила Сальникова.

Маслов посмотрел на нее внимательно и кивнул.

– Понимаю.

– Это была ваша пациентка. Вы привели в палату гостя. Вы позволили ей напасть на гостя и получить вот это, – она кивнула на лежащую на столе деревянную бусинку, – и вы работаете с персоналом. Это ваш человек оставил окно открытым.

– Я полностью беру на себя всю ответственность за это происшествие, – веско сказал Маслов.

– Возможно, этого мало, – озабоченно сказала Сальникова, – этой девчонке удалось три года водить за нос лучших специалистов. Бог знает, что у нее на уме.

– Я думаю, она не притворялась.

– Да? А что, по-вашему, она делала? Была больна, а потом вдруг вылечилась и начала лазать по стенкам, как альпинист? Да еще через колючую проволоку?

– Я думаю, она действительно была больна. Но что-то вывело ее из этого состояния. Ее мозг спал, и что-то ее разбудило.

– Что?

– Может быть, известие о том, что ее ребенок жив.

– Час от часу не легче. Вы понимаете, что эта сумасшедшая пыталась убить свою девочку? Что, если она сейчас отправится искать своего ребенка, чтобы закончить начатое?

– Может быть.

– Вы так спокойно об этом говорите?

– Если это так, то нужно найти ее ребенка и ждать рядом. Нина придет.

– Использовать ребенка как приманку?

– Именно.

– И где сейчас находится ребенок?

– Девочку забрал отец Нины.

– И где он сейчас?

Маслов пожал плечами.

– Неизвестно.

– Впрочем, это уже не ваша забота. Поисками Нины будут заниматься специально обученные люди. Я…

– У меня есть для вас предложение, – сказал Маслов.

– Я вас внимательно слушаю.

– Я могу написать заявление об уходе по собственному желанию.

– И зачем мне делать это для вас? После того, что произошло, я могу уволить вас по статье.

– Вы не поняли. Это не для меня. Это для вас. Это я сделаю вам одолжение, если напишу заявление по собственному желанию.

– Объясните, я не понимаю. – Сальникова подперла рукой подбородок.

– Мы оба с вами понимаем, что я должен стать следующим директором диспансера. В гарнизоне этот вопрос считается решенным. Ждали только подходящей вакансии, чтобы перевести вас.

– Вот даже как! – усмехнулась Сальникова.

– Конечно, вы можете свалить на меня вину за это происшествие и уволить. Но пройдет какое-то время, и про сбежавшую пациентку все забудут, а вот про то, что вы меня уволили, – нет. Недовольство вами будет расти. Недовольство, которое никто даже не сможет объяснить. Просто вами будут все больше и больше недовольны. Вам будут ставить каждое лыко в строку. И, конечно, недовольство будет нарастать быстрее, чем будет приближаться ваша пенсия. В конце концов найдется какой-то повод, и это недовольство прорвется. Что это будет? Увольнение? Уголовное дело? А может, и что похуже.

– Да вы психолог, как я погляжу, – хмыкнула Сальникова.

– К вашим услугам, – поклонился Маслов.

– И что вы предлагаете?

– Я уволюсь по собственному желанию. И объясню наверху, что это никак не связано с этим инцидентом, а просто я избрал другой путь.

– Избрал другой путь, – повторила Сальникова, – красивая формулировка.

– К вам ни у кого не будет вопросов, и вас здесь никто не тронет.

– Я согласна. – Сальникова протянула руку Маслову.

– Мы оба согласны с тем, что это услуга, которую я оказываю вам? – спросил Маслов.

Сальникова нахмурилась. Ее рука повисла в воздухе.

– Мы с этим согласны?

– Да, мы с этим согласны, – неохотно сказала Сальникова, и Маслов взял ее руку в свою.

– Мне понадобится от вас ответная услуга.

Через пару минут Маслов спустился по лестнице, выложил из карманов ключи и пропуск на стол дежурному санитару на первом этаже и, не оглядываясь, вышел из здания диспансера.

Когда он шел по набережной, он увидел, как к молодому человеку в белой рубашке, сидящему на скамеечке, подошли сзади два крепких парня, схватили его и бросили на землю.

– Лежать! Не двигаться! – заорали они.

– Лежу, лежу! – закричал молодой человек.

Парни надели на него наручники и затолкали в стоящую рядом машину, которая тут же сорвалась с места. Маслов пытался запомнить номер, но цифры плыли у него перед глазами.

Что это было? Сотрудники милиции в штатском задержали преступника? Или бандиты похитили человека? Кто был этот молодой человек в белой рубашке? Куда его отвезли? Что с ним сделали?

Он никогда этого не узнает.

Собирались по одному. Обзванивали по цепочке. При чужих не обсуждали. Домашним не говорили, куда идут. Случайно столкнувшись со своими – не здоровались. Добирались пешком и общественным транспортом. Место встречи – бывший детский сад. Потом здесь арендовали зал кришнаиты для своих встреч, потом был склад, потом предвыборный штаб. Последние несколько месяцев место пустовало. Большая комната, окна закрыты ставнями, чтобы снаружи не было видно свет. У входа стоял человек со списком, сверял фамилии. Явка была стопроцентная, никто не уклонился, никто не опоздал. Учителя – люди дисциплинированные. Расселись перед столом, на который постелили бархатную скатерть и поставили стакан и бутылку с минеральной водой.