– Ни в чем, – ответила она, продолжая считать, – все в порядке.

Он помолчал.

– Ну, я же слышу, что ничего не в порядке, – неторопливопроизнес он. – Что случилось, Таня?

– Я выгнала мужчину своей жизни, – объяснила она. – Толькочто. Отобрала у него ключи от дома. А моя домработница считает, что все замкинужно поменять! Ну, чтобы он не дай бог не вернулся.

– Познакомьте меня с этой прекрасной женщиной, – попросилАбельман, – я ее поцелую!

– Все нужно начинать сначала, – проговорила Таня. – А у менянет больше сил. Никаких.

Он еще помолчал немного.

– Что касается сил, то они вернутся, – пообещал он. – А чтокасается начала… Так мы уже начали, Таня! Вы не заметили?

Она кивнула, как будто он мог ее видеть, и положила трубку.

Весь день она просидела дома, не отвечая на звонки.

На звонки она не отвечала, но в телефонное окошечко все жепосматривала. Колечка не позвонил ни разу.

Потом с тренировки явился Макс и очень удивился:

– Мам, ты дома?! Ты заболела, что ли?

Не снимая кроссовок, он протопал к холодильнику, вытащилбутылку с водой и стал пить, закинув голову. Длинные волосы были мокрыми отпота, и с умильной бабьей жалостью Таня смотрела, как двигается при каждом глоткезагорелое мальчишеское горло!..

– Ма-ам! – позвал он, отдуваясь, и опять стал пить. – Жарана улице, ужас! Ты чего такая?

– Какая?

Он пожал плечами, стянул с плеч майку и швырнул ее в кресло.Он всегда швырял свои вещи где попало, и Таня швыряла – такой у них был общийсемейный недостаток! Колечка этого терпеть не мог.

– Ну, смурная какая-то! – Тут Макс, видимо, вспомнил, чтомайку швырять нельзя, подхватил ее из кресла и водрузил Тане на голову. – Мам,в шесть часов придет Филипп, мы с ним сгоняем партийку на компьютере, а?

Таня так и сидела с майкой на голове.

– Мам, да чего случилось-то?!

– Ничего не случилось, – сказала Таня и стащила с головымайку. – У нас сегодня будет пижамная вечеринка с воблой. Если хочешь, можешьпозвать Филиппа!

Колечка не любил в доме посторонних, и гости Максу снекоторых пор были запрещены, по крайней мере тогда, когда Колечка приезжал сработы.

Макс посмотрел на нее внимательно.

– Точно можно Филиппа на вечеринку звать, мам? Мы сто летвоблы не ели! Как это ты хорошо придумала! Ты всегда все так хорошопридумываешь!

– Филиппа можно точно, – сказала Таня. – Отнеси майку встиральную машину, она воняет!

– Машина воняет?! – поразился ее ребенок, согнулся в трипогибели и смачно поцеловал мать в лоб, как маленькую.

– Майка воняет!

– А! Так я ж в ней играл! И вспотел! – Он подхватил майку ипошел в глубину дома.

– Дорогой! – провозгласил он оттуда писклявым голосом. – Гдеты был? – И уже другим голосом, потолще: – Бегал! Странно, но футболка сухая исовсем не пахнет! Дура! Я бегал в другой футболке!

Хлопнула дверь, и все стихло.

Вечером, когда они втроем сидели по-турецки на теплыхполовицах террасы, а перед ними был разложен огромный лист бумаги и горкойнавалены вобла и черный хлеб, Таня вдруг поняла, что все хорошо .

Это и есть жизнь. Ее настоящая жизнь.

Двое хохочущих мальчишек, запах астраханской воблы, свежихогурцов и еще немного лимонного воска, которым Ритуся натирала полы,пластиковые стаканы, которые они то и дело опрокидывали, – и полная свобода!..

Она была по уши в вобле, кроме того, Макс запулил в неекосточкой от черешни и попал в щеку. Она вытерлась рукавом, и Макс злорадносообщил ей, что теперь у нее усы. Ей было жарко и очень весело.

И в этот момент на дорожке за жасмином вдруг послышалисьшаги, и голос из французского кинематографа пятидесятых – много абсента,сигарет и кофе – спросил негромко:

– Есть кто живой?

И из-за жасмина показался хирург Абельман, с портфелем и вльняном летнем костюме. Под мышкой у него была бутылка, а в руке он нес ещеодну.

– Здрасти, – сказал он, увидев компанию на полу террасы, иостановился возле ступенек.

Компания вразнобой поздоровалась.

– Я вас знаю, – сказал Макс, хрустя огурцом. – Вы были умамы на дне рождения!

– Меня зовут Эдик, – напомнил Абельман, не глядя на Таню.Она же, наоборот, смотрела на него, вытаращив глаза.

– Зачем вас принесло?!

Наконец-то он взглянул на нее.

– Хочу накатить, – сказал он и показал бутылку, торчавшуюпод мышкой. – Пока при памяти!..

– Что там у вас? – зачем-то спросила она. – Французскоевино?

– Щас! – весело ответил он. – Конечно, водка!

И аккуратно выставил бутылку на ступеньку.

– А здесь тоник для тех, кто не пьет, или для тех, кто любитводку с тоником! – И аккуратно выставил вторую бутылку.

– Вы проходите, – сказал Макс, не понимая, почему мать неприглашает гостя. – Вы любите воблу? У нас это называется «пижамная вечеринка»!

Абельман поднялся по ступенькам, прислонил свой портфель кбалясине и помедлил.

Они с Таней посмотрели друг на друга и разом отвели глаза.

Ну что? Момент истины? Лучше умереть свободной, чем жить наколенях, так, кажется?!

Я не встану, не пойду умываться и не поведу тебя в «парадныепокои»! Ты пришел незваный, ты нам не очень-то и нужен, романтический вечертебе не светит, и сейчас мы посмотрим, что именно ты станешь со всем этимделать!

Абельман постоял, стащил с широченных плеч льняной пиджак,потом один о другой стянул ботинки и пошвырял их с крыльца. Пиджак он пристроилна перила, уселся на пол, выудил из горы самую большую воблу и сосредоточеннопостучал ею о пол.

Потом он поднял чей-то перевернутый пластиковый стакан,понюхал его, поморщился брезгливо и спросил:

– Чистые есть? Этот рыбой воняет!

И стал чистить воблу.

Долгов постоял над Екатериной Львовной, которая так и неприходила в себя, и заглянул к Марии Георгиевне.

– Вроде получше, – ответила она на его безмолвный вопрос. –Я думаю, сегодня или завтра она уже будет адекватна. Мы сейчас ее загружаем, выже понимаете, Дмитрий Евгеньевич!

– Да, конечно.

Она оглянулась на второго анестезиолога, который что-тозаписывал в белый разграфленный лист, явно прислушиваясь к их разговору, ивышла к Долгову в коридор. Он посторонился, пропуская ее.