Как интересно… Как интересно! О, если бы уСтефки была здесь надежная подруга, с которой можно было бы поделитьсяуслышанным секретом! Но никому нельзя верить. Пани Хмелевская вообще не поймет,о чем шла речь, пани Ядвига Тарло – родня панны Марианны, сплетничать с ней –смерти подобно, а довериться кому-то из служанок слишком опасно, они продадутСтефку с потрохами. И вообще никому из своих довериться нельзя. Что смолоденькой фрейлиной сделает пан Мнишек, если узнает, что она сплетничала о еедочери… казнит, казнит смертию!

Но что же делать?! Стефка уже ругала себя зато, что оказалась не в меру любопытной. Тайна просто-таки раздирала ей гортань,так хотелось хоть кому-то ее разболтать!

Стефка вдруг даже подскочила от радости.Только вчера она познакомилась тут, в Смоленске, с замечательным русским. Повиду он приказный, но замашки у него истинного шляхтича. Кстати, он недурноговорит по-польски и даже слегка похож на царя Димитрия ростом и сложением, атакже рыжеватыми волосами. Вот только глаза у него светлые, а у Димитриятемно-голубые. Этот человек (незнакомец, понятное дело, а не царь Димитрий)вчера глаз не спускал со Стефки и то и дело попадался ей на пути, когда онапоказывала слугам, куда таскать сундуки и корзины с нарядами панны Марианны. Исегодня Стефка его видела. Мало того! Он успел шепнуть девушке, что у него естьподарок для такой красивой барышни. И поэтому не придет ли обворожительнаяпаненка вечерком к нему – немножко поболтать?

По привычке Стефка поглядела на нос и пальцынезнакомца. Нос был длинный, пальцы – тоже. Значит, с мужским естеством у неготоже все обстоит как надо. Стефка уже давно не была с мужчиной… Получитьнемножко радости, а заодно облегчить душу и кое-что, пусть неясными намеками,рассказать этому русскому…

Какое счастье! У нее с души камень упал.

Наверное, точно такое же облегчение ощущал вовремена оны некий цирюльник, прознавший, что у царя Мидаса, коего он брил,ослиные уши. Тайна просто-таки раздирала ему гортань, так хотелось кому-нибудьее разболтать! И он нашел выход. Выкопал в песке ямку, шепнул туда: «У царяМидаса ослиные уши!» И вздохнул легко-легко…

Кто же мог знать, что из ямки вырастеттростник и шелестом своих листьев поведает тайну царя Мидаса всему свету?!

– А коли в самом деле загубим природногоцаревича? – прошелестел Татищев. – Истинного государя?

Федор Романов и князь Василий Шуйскийпереглянулись, но никто из них и словом не обмолвился.

– Князь Василий Иванович, что ж тымолчишь? – не унимался Татищев. – Кому, как не тебе, знать правду?

Родственник князя Василия, красавец МихаилСкопин-Шуйский взглянул на него лукаво, чуть приподняв свои крутые брови. Всерых глазах проблеснуло некое странное выражение, да мгновенно и угасло, ноФедор Романов успел его заметить. Да, Татищев слаб нутром, тут Скопин-Шуйскийправ, однако рубить сплеча и избавляться от шаткого союзника не следует. Можноне сомневаться: дело свое думный дворянин Михаил Татищев в нужную минутусделает. Он, наверное, единственный из всех собравшихся заговорщиков верит, чтоо свержении Димитрия его ближние бояре возмечтали исключительно для того, чтобыизбавить Россию от польского засилья, выдворить вон из Москвы эту зажравшуюсяшляхетскую погань, которая в своей драной Полонии кусочничала да вшей щелчкамисо шляп сшибала, а тут, в Московии, вдруг осмелела, расправила плечи ипозволяет себе унижать природных русаков. У всех живы в памяти унизительныекартины, когда после венчания Димитрия и Марины лыцари польские высыпали напаперть и ну метать из карманов широченных штанов монеты без счета – и кидалисьза ними не только нищие, но и горожане и иные боярские дети, даже не подумавши,что карманы поляков набиты русским золотом и серебром, у них же отнятымсамозваным царевичем и без счета розданным в оплату польским наемникам,польским ксендзам и польской девке из какого-то там Самбора…

Да, поганое выдалось зрелище. Однако виноватыздесь не столько поляки, сколько человеческая природа, подумал Романов. Чтоподелать, если страсть к унижению себя живет в душе любого простолюдина. Да ине только простолюдина. Федор Никитич вспомнил, как еще год-два назад,сосланный Годуновым в Сийск и насильственно постриженный в Антониевом монастырепод именем Филарета, и сам мечтал только о смерти своей и своей семьи. Хотелосьпасть еще ниже, вообще обратиться в прах земной, он забывал даже опроисхождении своем, даже о гордости фамильной (ведь был не кем иным, а старшимсыном Никиты Романова, племянником самой царицы Анастасии, первой и самойлюбимой жены Ивана Грозного!). Смиренный Филарет!

Как же, смиренный! Кончилось смирение,уничижение воистину оказалось паче гордости. Вышло, что тогда, двадцать летназад, послушавшись доводов Богдана Бельского, он да брат Александр Никитичсовершили наиглавнейший, правильнейший поступок в жизни. А ведь казалось, впустую затею ввязался. Недоумевал: да сможет ли что-нибудь значить для негокакой-то мальчишка, которого они с Бельским…

Нет, даже думать об этом не стоит. Та давняяистория – такая тайна, которую надобно хранить даже не за семью – за семиждысемью печатями. Бог надоумил Федора Романова выковать тот ключ, который отворилему двери узилища. Мало того, сей же ключ оказался весьма подходящим к сундукамс неизмеримыми богатствами. О каком же предательстве может идти речь, еслиФедор Никитич всего лишь пожинает плоды труда своего? Ах, кабы не клобук,которым его накрыли против воли, кабы сын Михаил не был еще так мал, такбезнадежно мал, плоды сии могли бы быть куда слаще и сытнее! Но… надо верить встезю свою, надо верить, что время Романовых еще настанет. Видимо, на то воля Божия,чтобы племянник царицы Анастасии, человек, ближе всего стоящий к трону, сейчасспособствовал притязаниям другого человека. Ведь когда сковырнут Самозванца(сомнительного сына седьмой жены!), на престол ринется князь Василий Шуйский.