— Сержант, — говорит он. — Я не хочу, чтобыэтого несчастного наказывали. Мне известно о трудностях жизни цветногонаселения в Америке. Пусть считается, что я ему подарил эти двадцать долларов,и давайте пожмем друг другу руки в знак мира между нашими двумя великимидержавами.

Но сержант руку жать не торопится, а наоборот,его ирландская рожа начинает наливаться кровью.

— Подарили? — спрашивает, пыхтя.

— Подарил, — великодушно говорит Зорин.

— Так какого черта вы заявляете в полицию, чтоон вас под револьвером ограбил на триста, если на самом деле вы сами подарилиему двадцать? — орет сержант. — Вы же здесь сами десять минут назад хотелизакатать его на двенадцать лет за вооруженный грабеж?!

— Я разволновался, — примирительно говоритЗорин. — Я был неправ. Я иногда еще плохо понимаю по-английски.

— Сколько лет вы в Америке?

— Около двадцати.

— Так какого черта вы здесь пишете, если непонимаете по-английски?

Тут до негра доходит, что двадцатку ему вродекак дарили, и он протягивает руку, чтоб взять ее обратно, но Зорин беретбыстрее и кладет к себе в карман, потому что двадцати долларов ему все-такижалко.

— Ладно, — сплевывает сержант. — Со своимиподарками разбирайтесь сами. Это в компетенцию полиции не входит. Если у васбольше нет друг к другу претензий, проваливайте к разэдакой матери и неморочьте мне голову.

— Я напишу материал о блестящей работенью-йоркской полиции, — льстиво говорит Зорин. — Очень рад был познакомиться.Как ваша фамилия, сержант?

— Мою фамилию вы можете прочитать на этойтабличке, — говорит детина. — А писать или не писать — это ваше дело. Не думаю,чтоб мое начальство особенно обрадовали похвалы в коммунистической русскойпрессе. До свидания. А ты, Фил, погоди минутку. Ты мне пока нужен как свидетельвсего разговора.

И Зорин с негром выкатываются на тротуар, гденегр обкладывает Зорина в четыре этажа, плюет на его автомобиль, предлагает напрощание поцеловать себя в задницу и гордо удаляется. А Зорин уезжает домой,поражаясь работе нью-йоркской полиции и радуясь, что легко выпутался из лапэтих держиморд.

А сержант снимает трубку и звонит знакомомурепортеру полицейской хроники, который подбрасывает ему мелочишку за эксклюзивнуюпоставку информации для новостей.

— Слушай, — говорит, — Билл, тут у меня былодин русский журналист… Зо-рин… Ва-лен-тин… да, его черный-наркоман грабанул надвадцатку, да, палец сунул к пояснице вместо револьвера… да, так он прикатил кнам и хотел этого бедолагу вскрыть на триста баков… как тебе это нравится,представляешь, закатать его на двенадцать лет?! Да, известный, говорит,журналист…

И назавтра «Нью-Йорк Таймс» выходит во-от стакой шапкой: «сенсация! сенсация! знаменитый русский журналист Валентин Зорин,известный своими антиамериканскими взглядами, пытается ограбить безработного,чернокожего наркомана!!!» И излагается в ярких красках вся эта история — сдетальным указанием места, времени, и фамилий полицейских.

После этого перед Зориным закрываются двериамериканских домов. И его как-то тихо перестают приглашать на всякие брифинги ипресс-конференции. И интернациональные коллеги больше не зовут его выпить, инекоторые даже не здороваются.

И в конце концов он вынужден, естественно,покинуть Америку, потому что скандал получился некрасивый. Сидит в Союзе, илишь крайне изредка проскальзывает по телевизору.

А когда его спрашивали:

— Вы столько лет проработали в Америке, такхорошо ее знали, — почему все-таки вы ее покинули и вернулись в Союз? — онотвечал так:

— Вы знаете, когда я как-то услышал, что моидети, выходя из дому в школу, переходят между собой с русского на английский, японял, что пора возвращаться!..

И была же, была Великая Империя, алели стяги вгроме оркестров, чеканили шаг парадные коробки по брусчатым площадям, игордость державной мощью вздымалась в гражданах! И под эти торжественные датыПервого мая и Седьмого ноября входил в Неву на военно-морской парад праздничныйордер Балтфлота. Боевые корабли, выдраенные до грозного сияния, вставали межнабережных на бочки, расцвечивались гирляндами флагов, и нарядные ленинградцыходили любоваться этим зрелищем.

Возглавлял морской парад, по традиции, крейсер«Киров». Как любимец города и флагман флота. Флагманом он стал после того, какнемцы утопили линкор «Марат», бывший «Двенадцать апостолов». Он вставал напочетном месте, перед Дворцовым мостом, у Адмиралтейства, и всем его былохорошо видно.

Так вот, как-то вскоре после войны, в сорокседьмом году, собираясь уже на парад, крейсер «Киров» напоролся в Финскомзаливе на невытраленную мину. Мин этих мы там в войну напихали, как клецок, иплавали они еще долго; так что ничего удивительного. Получил он здоровеннуюдыру в скуле, и его кое-как отволокли в Кронштадт, в док. Сигнальщиков,начальство и всю вахту жестоко вздрючили, а особисты забегали и стали шитьдело: чья это диверсия — оставить Ленинград на революционный праздник безлюбимца флота?

Флотское командование уже ощупывало, на местели погоны и головы. Сталин недоверчиво относился к случайностям и недолюбливалих. Пахло крупными оргвыводами.

И последовало естественное решение. У «Кирова»на Балтике был систер-шип, однотипный крейсер «Свердлов». Так пусть «Свердлов»и участвует в параде. Для разнообразия. Политически тоже выдержано — именаравного калибра. Какая, собственно, разница. Как будто так и было задумано.

А «Свердлов» в это время спокойно стоял подКенигсбергом, уже переименованным в Калининград, в ремонте. Машины разобраны,хозяйство раскурочено, ободрано, половина морячков в береговых мастерских,ковыряются себе потихоньку. По субботам в увольнение на танцы ходят. И не ждут отжизни ничего худого.

И тут командир получает шифровку: срочносниматься и полным ходом идти в Ленинград, с тем чтобы в ночь наканунепраздника войти в Неву и занять место во главе парадного ордера. Исполнять.

Командир в панике радирует в Кронштадт: что,как, почему, а где же «Киров»? Вы там партийных деятелей не перепутали? Ответ:не твое дело. Приказ понятен?

Так я же в ремонте!! — Ремонт прервать. Послепарада вернешься и доремонтируешься. — Да крейсер же к черту разобран начасти!! — Сколько надо времени, чтоб быстро собраться и выйти? — Минимум двенедели. — В общем, так. Невыполнение приказа? Погоны жмут, жизнь наскучила? А…Ждем тебя, голубчик.