— Баб — всех — в носовой кубрик! на задрайку!часового! найду где — своей рукой! за борт! расстреляю!

Выясняется, что тем временем на траверзе рядом— Рига. Командир приказывает менять курс на нее и шлепать в Ригу. И через паручасов страшный, как после атомной войны, «Свердлов» своим малым инвалидскимходом вваливается в порт и просит приготовиться к приему двухсот ремонтныхрабочих. Командир связывается с военным комендантом — убеждает обеспечить уж ихдоставку домой, в Кенигсберг. Да нет, дисциплинированные; выполняли срочноезадание…

Выполнивших срочное задание малярш сновавыстраивают на полубаке, но уже под бдительной охраной, и командир принимаетсялично пересчитывать их по взлохмаченным головам. Может, если б он их по другимместам считал, то и результат получился бы другой, а так у него получилосьдевяносто семь.

— Или через пять минут я сосчитаю до двухсот,— говорит обозленный своими арифметическими успехами командир старпому, — иличерез пять минут на крейсере открывается вакансия старшего помощника. Тебя вшколе устному счету не учили? так получишь прокурора в репетиторы.

И бедных малярш, размягченных и осоловевших отвоенно-морского гостеприимства, извлекают из таких мест корабля, по сравнению скоторыми шляпа фокусника — удобное и просторное жилище: из шкапчиков, закутков,рундуков, шлюпочных тентов, вентиляционных шахт, топливных цистерн и водяныхемкостей. И через полчаса их сто пятьдесят шесть.

Старпом плачет и клянется верностью присяге.

— Боцман, — осведомляется командир, — ты наКолыме баржой не заведовал? Аттестую!!

И боцман, скрежеща зубами, буквально шкрябкойпродирает все закоулки корабля, и малярш набирается сто девяносто три.

— Ладно, хрен с ним, — примирительноостанавливает командир, тем более что из недостающих семи одна, самаякачественная, спит у него в каюте. — Время не позволяет дольше. Сгружай на фиг,………!

«Свердлов» швартуется к стенке, спускает трап,и опечаленные малярши ссыпаются на берег, рассылая воздушные поцелуи ивыкрикивая имена и адреса. Вслед за чем крейсер незамедлительно отваливает —продолжать свой многотрудный поход.

Объем незавершенных работ и оставшееся времядруг другу соответствует, как комбайн — полевой незабудке. Командир принимаетрешение сосредоточить все усилия на категорически необходимом. Первое: кончитьсборку главной машины, в Неву-то с ее фарватером и течением на вспомогаче неочень зайдешь. И второе: полностью произвести наружную окраску, без чегоужасный внешний вид любимца флота может быть не одобрен командованием.

И вот шлепает крейсер самым малым, а намачтах, трубах, за бортом болтаются в люльках матросики и спешно шаровойкраской накатывают красоту на родной корабль. Весело работают! перемигиваются икисти роняют.

И кое-как, командир на грани инфаркта, онидействительно под обрез успевают, и на исходе предпраздничной ночи проходятКронштадт, входят на рассвете в Неву, и обнаруживается, что буксиров для ихвстречи и проводки, конечно, нет. Как обычно на флоте, одной службе неполагается знать планы другой, и коли доподлинно известно, что «Киров»подорвался и в параде не участвует, то с чего бы портовой службе слать емубуксиры. А о геройском подвиге «Свердлова» ее не информировали. И «Свердлов»самостоятельно вползает в Неву, проходит мост лейтенанта Шмидта… а это совсемне так просто — тяжелому крейсеру в реке своим ходом протискиваться к стоянке ивставать на бочки. Течение сильное, фарватер узкий, места мало, осадкаприличная — того и гляди сядешь на мель, подразвернет тебя поперек течения, и —сушите весла и сухари, товарищ командир.

И командир, в мокром насквозь кителе,отравленный бессонницей и никотином бесчисленных папирос, заводит-таки крейсерна место! А сверху сигнальщик торжественно поет, что у ступеней Адмиралтействастоит, судя по вымпелу, катер командующего флотом, и сам командующий, горянаградами и галунами парадной адмиральской формы, наблюдает эволюции своегодубль-флагмана.

«Свердлов» замирает точно в предназначеннойему позиции, напротив Адмиралтейства, и начинает постановку на бочки. И тут довсех доходит, что бочек никаких нет. По той же причине — раз нет «Кирова»,значит, не нужны ему здесь и бочки, а насчет приказа «Свердлову» на срочныйпереход — не портовой службы это собачье дело, им об этом знать раньше времени,вроде, и по штату не полагается. Короче — не к чему швартоваться.

Командир поминает, что покойница-мама еще вдетстве не велела ему приближаться к воде. И, естественно, приказывает отдаватьносовые якоря. А это маневр не простой: надо зайти выше по течению, до самогоДворцового моста, стравить якоря и тихо сползать вниз по течению, пока якорявозьмутся за грунт, и чтоб точно угадать место, где они уже будут держать. Ииз-под командирской фуражки валит пар.

А адмиральский катер тем временем, недожидаясь окончания всех этих пертурбаций, срывается пулей с места, красивой пеннойдугой подлетает и притирается к борту, ухарь-баковый придерживает багром,вахтенный горланит:

— Адмиральский трап подать!

И адмиральский трап с четкостью опускается допалубы катера. И адмирал со свитой восходит на крейсер, под полагающиеся ему подолжности пять свистков и чеканный рапорт дежурного офицера.

Адмирал следует на мостик, который командир доокончания постановки на якоря покидать не должен, с удовольствием наблюдает запоследними распоряжениями, оценивает распаренный вид командира, благосклоннопринимает рапорт и жмет руку:

— Молодец! Службу знаешь! Ну что — успел?то-то. Благодарю!

Командир тянется и цветет, и открывает рот,чтоб лихо отрубить: «Служу Советскому Союзу!» Но вместо этих молодецких словвдруг раздается взрыв отчаянного мата.

Адмирал поднимает брови. Командир глюкаеткадыком. Свита изображает скульптурную группу «Адмирал Ушаков приказываетказнить турецкого пашу».

— Кх-м, — говорит адмирал, заминая неловкость;что ж, соленое слово у лихих моряков, да по запарке — ничего… бывает.

— Служу Советскому Союзу, — сообщает, наконец,командир.

— Пришлось попотеть? — поощрительно улыбаетсяадмирал.

И в ответ опять — залп убийственной брани.

Адмирал злобно смотрит на командира. Командирчетвертует взглядом старпома. Старпом издает змеиный шип на помполита. Упомполита выражение как у палача, да угодившего вдруг на собственную казнь.