Я иду назад с острова Сите на Левый берег. Пытаюсь найти Армана дю Пати в Министерстве обороны. Мне говорят, полковника сегодня не ожидают, но его можно найти дома. Младший штабной офицер дает мне адрес – проспект Боке, 17.

Я снова отправляюсь в путь. В какой-то момент я словно прекращаю быть армейским офицером и становлюсь детективом. Выхаживаю по улицам. Опрашиваю свидетелей. Собираю улики. Если все это закончится, может быть, мне стоит подать заявление на работу в полицию.

Проспект Боке – приятный и богатый, расположен близ Сены, сквозь кроны деревьев на улицу проникают солнечные пятна. Квартира дю Пати на втором этаже. Я звоню несколько раз, не получая ответа, и уже собираюсь уходить, когда замечаю тень, чуть шевелящуюся в зазоре под дверью. Я звоню еще раз.

– Полковник дю Пати? Это Жорж Пикар.

Молчание, потом приглушенная команда:

– Минуту! – Отодвигаются щеколды, поворачивается замок, дверь чуть приоткрывается. Сквозь монокль на меня смотрит увеличенный глаз. – Пикар? Вы один?

– Да, конечно. С кем мне еще быть?

– Тоже верно. – Дверь открывается полностью, и я вижу дю Пати в длинном красном шелковом халате, расписанном китайскими драконами, на его ногах голубые марокканские тапочки, на голове – турецкая феска. Полковник небрит. – Я работал над моим романом, – объясняет он. – Входите.

В квартире пахнет благовониями и сигарным дымом. В шезлонг свалены грязные тарелки. Листы рукописи сложены на секретере, разбросаны по полу. Над камином висит картина обнаженной рабыни в гареме, на столе – фотография в рамочке: дю Пати и его аристократка-жена Мари де Шанплуи. Он женился на ней перед самым началом истории с Дрейфусом. На фотографии она держит ребенка в крестильной сорочке.

– Так вы снова стали отцом? Примите мои поздравления.

– Спасибо. Да, мальчику год[38]. Он сейчас с матерью в ее семейном имении. А я остался в Париже писать роман.

– И что вы пишете?

– Это тайна.

Я не понимаю: он имеет в виду жанр или нынешний статус своего творения. Дю Пати, кажется, спешит вернуться к своей работе, – по крайней мере, сесть он меня не приглашает.

– Тогда вот вам еще одна тайна, – говорю я, открывая портфель. Я даю ему одно из писем Эстерхази. – Возможно, вы узнаете почерк.

Дю Пати узнает почерк мгновенно – я вижу это по его непроизвольному вздрагиванию, а потом – по попытке скрыть смущение.

– Не знаю… – бормочет он. – Что-то знакомое. И кто это писал?

– Этого я вам не могу открыть. Но скажу со всей определенностью, что не наш друг с Чертова острова, потому что оно писалось в прошлом месяце.

Полковник возвращает письмо мне, явно не желая иметь к этому хоть какое-то отношение.

– Покажите это Бертийону. Графолог – он, а не я.

– Уже показал. Бертийон говорит, что почерк идентичен почерку на «бордеро». «Идентичен» – так он и сказал.

Наступает неловкое молчание, дю Пати пытается его закамуфлировать: он дышит на одну сторону монокля, на другую, потом протирает стекло о рукав халата, возвращает в глазницу и смотрит на меня.

– Вы с чем конкретно ко мне пришли, Жорж?

– Я исполняю мой долг, Арман. Моя задача – устанавливать потенциальных шпионов, и, кажется, я нашел еще одного: предателя, который каким-то образом вышел сухим из воды, когда вы два года назад возглавляли расследование по Дрейфусу.

Дю Пати оборонительно складывает на груди руки в широких рукавах халата. Вид у него нелепый – как у мага из кабаре «Черная кошка».

– Я никогда не пытался выдать себя за вещателя истин, – произносит он. – Не исключено, что в дело были вовлечены и другие. Сандерр считал, что у Дрейфуса был как минимум один сообщник.

– У вас были имена?

– Лично я подозревал его брата Матье. И Сандерр тоже, вообще-то говоря.

– Но Матье в то время не служил в армии. Его даже в Париже не было.

– Не было, – со значением отвечает дю Пати, – но он был в Германии. И он еврей.

У меня нет желания обсуждать безумные теории дю Пати. Это все равно что плутать по лабиринту, у которого нет выхода.

– Не могу больше отрывать вас от вашей работы, – говорю я и ставлю портфель на секретер, чтобы убрать в него фотографию. При этом мой глаз неминуемо падает на страницу романа дю Пати: «Второй раз вы не обманете меня вашей красотой, мадемуазель, – воскликнул герцог Аржантен, замахиваясь отравленным кинжалом…»

Дю Пати смотрит на меня.

– «Бордеро» не была единственной уликой против Дрейфуса, как вы знаете. В конце концов, его приговорили на основании разведсведений. Секретной папки. Вы и сами должны помнить. – В его последних словах слышится нескрываемая угроза.

– Я помню.

– Хорошо.

– Вы что-то имеете в виду?

– Нет. Или, может быть, только то, что вы, проводя свои расследования, надеюсь, не забываете и о вашем участии в предъявлении обвинения. Позвольте, я вас провожу.

У двери я говорю:

– Вообще-то, ваши слова не совсем точны, если позволите вас поправить. Обвинения ему предъявляли вы, Сандерр, Анри и Гриблен. Я же был только наблюдателем.

Дю Пати захлебывается смешком, похожим на ржание. Лицо полковника настолько близко к моему, что я чувствую запах его дыхания, а в нем – признаки разложения, которое, кажется, разъедает его изнутри, что напоминает мне и о сточной системе под зданием статистического отдела.

– Вы так считаете? Наблюдатель? Бросьте, мой дорогой Жорж, вы присутствовали на всех заседаниях военного трибунала! Вы были мальчиком на посылках у Мерсье на протяжении всего дела. Вы давали ему тактические советы. Вы не можете делать вид, будто к вам это не имеет никакого отношения! Или вы считаете, что для вашего назначения начальником статистического отдела были какие-то другие основания? – Дю Пати открывает дверь. – Да, кстати, передайте мой привет Бланш, – говорит он мне вслед. – Она все еще не замужем? Скажите, что я бы заглянул к ней, но вы же сами понимаете: моя жена не одобрит…

Я слишком зол, чтобы придумывать ответ, а потому ухожу, оставляя последнее слово за ним, – пусть чувствует себя остроумцем, улыбается мне вслед с порога улыбкой победителя в своих тапочках, халате и феске.

Я медленно возвращаюсь в отдел, обдумывая услышанное.

Неужели люди так судят обо мне – «мальчик на посылках при Мерсье»? А мою нынешнюю работу я получил, говоря ему то, что он хотел слышать?

У меня чувство, будто я зашел в комнату с зеркальными стенами и впервые увидел себя под незнакомым углом. Неужели я так выгляжу? Неужели я такой?..