– Это облака? Не может быть, чтобы горы.

– Горы. Снежные хребты Курдистана. Их видно только в самыеясные дни.

Приятное, мечтательное довольство охватило Викторию. Вот такбы ехать и ехать всю жизнь. Ну почему она такая лгунья? При мысли онеотвратимом разоблачении у нее по-детски екнуло сердце. Какой он, интересно,из себя, профессор Понсфут Джонс? Высокий, должно быть, с длинной седой бородойи грозным взглядом. Ладно, не важно, даже если он и разозлится, зато онаперехитрила Катерину, и «Масличную ветвь», и доктора Ратбоуна.

– Приехали, смотрите, – сказал Ричард.

Виктория пригляделась: впереди, у самого горизонта, виднелсякакой-то прыщик.

– Это еще так далеко.

– Да нет, всего несколько миль. Сейчас убедитесь.

И действительно, прыщик с удивительной быстротой вырос,превратился в пригорок, а затем и в огромный, высокий тель. Сбоку к немупримыкало длинное строение из необожженного кирпича.

– Здание экспедиции, – пояснил Ричард.

Автомобиль развернулся и под громкий лай собак остановился удверей. Встречать их выбежали улыбающиеся слуги в белых одеждах. Ричардобменялся с ними многословными приветствиями, а потом сказал Виктории:

– Они, оказывается, не ждали вас так скоро. Но сейчасприготовят вам постель. И прежде всего принесут горячую воду. Вы ведь, как японимаю, захотите помыться и отдохнуть? Профессор Понсфут Джонс работает навершине. Я поднимусь к нему. А вас обслужит Ибрагим.

Ричард ушел. Виктория, предшествуемая приветливым Ибрагимом,вошла в дом. Вначале, с солнца, ей показалось, что внутри совершенно темно. Онипересекли гостиную, где стояли большие столы, вышли во двор и со двора – вмаленькую комнатку об одно оконце. Здесь Виктория увидела кровать, что-то вродекомода, стул, стол, на столе – таз и кувшин. Улыбчивый Ибрагим поклонился ивнес большущий кувшин с мутноватой горячей водой и жесткое полотенце. А потом сизвиняющейся улыбкой сходил еще куда-то и появился с маленьким зеркальцем,которое повесил на стене на гвоздик.

Наконец-то можно было помыться! Виктория только теперьпочувствовала, до чего она вымоталась, и устала, и просто заросла грязью.

– Вид у меня, наверно, жуткий, – сказала она себе и подошлак зеркальцу.

Несколько секунд она смотрела на свое отражение и ничего непонимала.

Это не она. Не Виктория Джонс.

Но потом разобралась. Лицо было Виктории, знакомоеаккуратное личико. Но теперь она стала платиновой блондинкой!

Профессора Понсфута Джонса Ричард нашел в раскопе – тотсидел на корточках рядом с десятником и осторожно простукивал маленькой киркойоткрытый участок стены. На появление коллеги он отреагировал достаточноспокойно:

– Привет, Ричард, мой мальчик, вот и вы. Мне почему-токазалось, что вы должны были приехать во вторник.

– Сегодня и есть вторник.

– Да? – равнодушно отозвался профессор Понсфут Джонс. –Спускайтесь сюда. Что вы на это скажете? Уже вскрылась совершенно здороваякирпичная кладка, а мы углубились всего на три фута. По-моему, тут следыкраски. Посмотрите сами и выскажите свое мнение. Мне кажется, находкамногообещающая.

Ричард спрыгнул в раскоп, и в продолжение четверти часа обаархеолога предавались своим сугубо профессиональным удовольствиям.

– Кстати, – сказал между прочим Ричард. – Я привез девушку.

– Да? Какую?

– По ее словам, она ваша племянница.

– Моя племянница? – Профессор с усилием оторвался отсозерцания сырцовой кирпичной кладки. – По-моему, у меня нет племянницы, –проговорил он неуверенным тоном, как бы допуская, что, возможно, и есть, но онне помнит.

– Я так понял, что она приехала к вам поработать нараскопках.

– А, конечно, конечно. – Лицо профессора Понсфута Джонсапросветлело. – Кажется, Вероника?

– Она сказала, Виктория.

– Ну да, ну да. Виктория. Эмерсон писал мне о ней изКембриджа. Очень способная девица, по его словам. Антрополог. Только не могупонять, чем она тут собирается заниматься. А вы?

– Я тоже слышал, что к вам должна приехать молодая девушка,специалист-антрополог.

– По ее части пока нет ничего интересного. Правда, мы еще тольконачинаем. Собственно, у меня было впечатление, что она приедет попозже, неделичерез две, но я не особенно внимательно прочел ее письмо, а потом оно куда-топодевалось, и я теперь не помню, что там было написано. Через неделю приезжаетмоя жена, – или через две? – интересно, а ее письмо куда я засунул? – и япочему-то думал, что Венеция приедет вместе с ней, – но, конечно, я мог всеперепутать. Что ж, прекрасно. Лишний работник будет кстати. Мы каждый деньоткапываем уйму керамики.

– А у нее как, все в порядке?

– В порядке? – недоуменно переспросил профессор ПонсфутДжонс. – То есть?

– Ну, никаких там нервных срывов, ничего такого не было?

– Эмерсон, помнится, писал, что она сильно переутомилась.Дипломная работа или диссертация, что-то в этом роде, но про нервные срывы,по-моему, речи не было. А что?

– Понимаете, я подобрал ее на обочине дороги, она тамрасхаживала, совершенно одна, пешком. Это было, кстати сказать, на том теле, недоезжая мили до поворота…

– Как же, хорошо помню, – закивал профессор. – Я тамподобрал однажды великолепный черепок из Нузу.[118] Это поразительно! Такдалеко к югу, кто бы мог подумать?

Но Ричард устоял против археологического соблазна ипродолжил свой рассказ:

– Она мне такого наговорила! Что будто бы она пошла мытьголову, а ее усыпили хлороформом, похитили, привезли в Мандали и заперли, а онасреди ночи сбежала. Совершенно невероятная чушь, в жизни ничего подобного неслышал.

Профессор Понсфут Джонс скорбно покачал головой.

– Да, сугубо маловероятно. Страна мирная, за порядкомсмотрят. Безопасность полнейшая.

– Вот именно. По-видимому, она все это сочинила. Я оттого испросил, не было ли у нее чего-то с нервами. Знаете, есть такие истерички,которые вечно что-то придумывают: то священник в них влюбился, то врач к нимприставал. Еще не оберемся с ней хлопот.