И как же угораздило Родислава жениться на этой недалекойпростушке? Что-то он невеселый, будто свадьба ему не в радость. Ну да понятно,окрутили парня небось через постель, ему и деваться некуда. Может, Любка уже ибеременна. Даже, скорее всего, так и есть, уж больно платьице на нейзатрапезное, сидит, пузо под столом скрывает, а с пузом разве можно настоящееподвенечное платье надевать? Курам на смех! Конечно, Родику не до веселья. Вотбедолага! И еще, наверное, боится, что Аэлла ему тот зимний эпизод припомнит.Думает, она в него влюблена и для нее это что-то значит. Дурачок! Надо лишитьего всех иллюзий. Только как это сделать?

Ну конечно! Надо пригласить его, когда объявят белый танец,и поговорить. Заодно и Любку позлить: она сидит со своим пузом, лишний развстать боится, чтобы перед гостями не позориться, а Аэлла будет с ее мужемтанцевать. Вот так-то! Вообще-то Любку впору пожалеть, чего тут злорадствовать…

– Что-то ты грустный, – заметила Аэлла, когда онис Родиславом оказались среди танцующих. – Свадьба не в радость, что ли?

– Голова болит, – скупо ответил он. – Устал.

– Понятно. Хочешь, выйдем на балкон, подышимвоздухом? – коварно предложила она.

Пусть все увидят, как жених уединяется на балконе с другойженщиной, куда более красивой и нарядно одетой, чем его никчемная невеста.

– Нет, не надо.

– Как хочешь. Ты доволен, что женился? –допытывалась Аэлла, пытаясь заставить Родислава сказать хоть что-нибудь, чтоповысило бы ее самооценку.

Но пока ничего не получалось.

– Конечно, я очень рад, – коротко сказал Родислав.

Аэлла почувствовала, что он слегка отстранился, и теперь еещека уже не была прижата к его шее.

– Знаешь, Родик, я хотела тебе сказать, что тогда, надаче, все вышло ужасно по-дурацки. Я глупо пошутила, а ты воспринял этовсерьез. Давай забудем об этом, ладно?

– Давай, – с явным облегчением сказал он.

– И никогда не будем об этом вспоминать, хорошо?

– Хорошо. Не будем.

– Или ты вспоминаешь? – лукаво спросилаАэлла. – Признавайся, вспоминаешь?

– Перестань. Мы же договорились забыть об этом. Вот идавай забудем.

До конца танца они проговорили о каких-то пустяках, причемговорила-то в основном Аэлла, Родислав же ограничивался односложнымимеждометиями.

Еще около часа Аэлла сидела рядом со своим мужем и развлекалагостей рассказами о тенденциях в западной моде: благодаря знакомствам материзарубежные журналы в их доме не переводились, причем самые свежие. Наконец онапоняла, что скоро все начнут расходиться и пора сделать ход козырной картой.Она встала и подошла к Любе.

– Любаша! – громко произнесла она.

Все замолчали и посмотрели на них. Очень хорошо, это как разто, что ей нужно.

– В этот незабываемый для тебя и Родислава день я хочусделать тебе подарок, который обязательно принесет тебе счастье в семейной жизни.В память о нашей детской дружбе я дарю тебе этот браслет, который обязательносделает тебя счастливой, так же, как сделал счастливой меня. Возьми и носи!

С этими словами она сняла с руки красивый изящный браслет ипротянула Любе.

– Что ты, – покачала головой Люба, – я невозьму, он очень дорогой. Не нужно, Аэлла.

– Бери, – шепнула Аэлла. – Он действительноочень дорогой, но это не золото, так что не бойся. Бери-бери, он счастливый,его привезли из Мексики, а до этого местные индейцы над ним проводили специальныйобряд, чтобы он приносил счастье. Мне уже принес, пусть теперь тебе принесет.

Услышав про обряд, Люба невольно бросила взгляд на Родиславаи поняла по выражению его лица, что он тоже это услышал. На лице жениха Любаувидела скептическую усмешку, которая развеяла все ее сомнения.

– Спасибо, Аэлла.

Она поцеловала подругу, взяла браслет, застегнула вокругзапястья и подняла руку высоко вверх, чтобы продемонстрировать подарок гостям.Все зааплодировали и стали говорить, что вот какие бывают замечательныеподруги, с себя снимают драгоценности и дарят, ничего для друзей не жалеют.

Аэлла наслаждалась триумфом.

* * *

Праздник закончился, гости разошлись, остались толькомолодые, Клара Степановна и семья Головиных. Анна Серафимовна тут же приняласьхлопотать.

– Сейчас все уберем, быстренько посуду перемоем и тожедомой пойдем. Томочка, давай помогай.

Люба переоделась и занялась привычными хозяйственнымиделами. Все вместе женщины довольно быстро навели порядок, правда, посудупришлось мыть в ванной – в кухонную раковину такое количество тарелок, чашек ибокалов не помещалось. И еще возникли сложности с размещением в холодильникеоставшихся продуктов, которых тоже оказалось изрядно. Долго судили-рядили,потом приняли решение все разделить пополам, уложить в пакеты, банки икастрюльки с тем, чтобы свою половину Головины забрали с собой. АннаСерафимовна и Зинаида долго отнекивались, но еду в конце концов забрали. КлараСтепановна проявила деликатность и ушла ночевать к подруге, живущей в соседнемдоме.

– Мама решила, что у нас будет настоящая первая брачнаяночь, и ушла, чтобы не мешать и не смущать нас, – пояснил Родислав, когдаЛюба, выйдя из ванной, не обнаружила свекрови в квартире.

– Неужели она так думает? – удивилась Люба. –А мне казалось, что она все про нас с тобой знает.

Родислав смутился.

– Ну, так положено. Все-таки ты в первый раз остаешьсяздесь ночевать на законных основаниях. Тот раз не в счет, – добавил он,имея в виду ночь перед похоронами Евгения Христофоровича.

Люба отчего-то тоже смутилась. Действительно, впервые оналяжет в постель с Родиком в качестве законной жены. Это будет так же, какраньше, или как-то по-другому? Наверное, по-другому. Ей стало немного боязно.

– Давай подарки посмотрим, – предложила она,стараясь оттянуть момент, когда придется рискнуть и узнать, как это –«по-другому».

– Давай, – охотно согласился Родислав, и Любапоняла, что он тоже нервничает. Бедный Родик, досталось ему сегодня! Сначалаволновался, переживал до тошноты, потом его пробил понос, потом разболелсяживот…

– Как ты себя чувствуешь? – заботливо спросилаона. – Как твой живот? Не прошел?

Он отрицательно покачал головой.

– Немного лучше, но все равно побаливает.

– Хочешь, я бабушке позвоню, спрошу, как лечить? Онавсякие народные средства знает, что-нибудь посоветует.

– Не нужно, неудобно, поздно уже, – отказалсяРодик. – И вообще как-то по-дурацки: у нас с тобой первая брачная ночь, ая животом маюсь. Самому стыдно.