я ахнула, потому что в полу обнаружился люк. Мама открыла грубую дверцу, показалась лестница в подпол.

– Мама! – Я задохнулась от изумления.

– Тише, – нетерпеливо сказала она. – Уж как есть.

Это был второй подвал, по-видимому, гораздо меньшего размера, чем тот, который был у нас под сараем. Живя столько лет в нашем доме, я ничего о нем не знала. Полагаю, я бы заметила некоторую неровность пола, если бы прошла по ковру, но мне ни разу не пришлось этого сделать, потому что, сколько я себя помню, на нем стоял стол, прямо на том самом месте. Я подошла к краю, чтобы посмотреть вниз, в открывшееся пространство.

Лестница вела в темноту, и хотя мне было интересно, что же там, внизу, мрак казался совершенно удушающим, и я не собиралась спускаться, чтобы удовлетворить любопытство. Мама вернулась на кухню и зажгла маленькую масляную лампу, стоявшую на скамье, и передала ее мне. Я молча держала ее, пока она спускалась по лестнице, затем она протянула руку, показывая, чтобы я передала ей лампу.

– Спускайся.

– Но…

Она поводила лампой вокруг себя, чтобы показать мне, что пространство куда больше, чем могло показаться, и ее взгляд стал нетерпеливым.

– Алина, неужели темнота все еще пугает тебя? Смерть от рук нацистов за помощь парню, объявленному преступником, едва ли заставляет тебя моргнуть, но спуск по лестнице вызывает дрожь? Что за ерунда, детка!

Конечно же, я последовала за ней, спустилась в вязкий полумрак. Воздух внизу казался густым и спертым, даже при открытом люке, даже при включенном фонаре. Я не была уверена, что смогу продержаться в этом месте и двух минут, но как только мои ноги коснулись пола, я увидела продукты. Там были десятки банок консервов, запас картофеля, а также несколько мешков муки и сахара. На полу стояла корзина с яйцами.

Здесь было больше припасов, чем мы втроем съели бы за несколько месяцев с той скоростью, с которой мы это делали. Масса продуктов, спрятанных для нашего пропитания, – гарантия смертного приговора моим родителям, если бы нацисты нашли это место.

– Как ты скрыла это от нас? – спросила я ее, затаив дыхание.

– Мы начали накапливать запасы задолго до войны, как только в газетах появились первые намеки на такую угрозу. Мы перенесли сюда все, что у нас было, в тот день, когда захватчики убили мэра и Алексея, и с тех пор пополняли, когда могли, – на случай, если дела пойдут хуже. Мы всегда спускаемся сюда только посреди ночи, когда уверены, что ты спишь, – сказала она, а затем негромко рассмеялась. – Так мы и застукали тебя «молящейся» у окна какое-то время назад. Отец ждал, чтобы добавить сюда несколько яиц и принести немного варенья. Вот тогда он и услышал, как ты разговариваешь. – Она наклонила голову в мою сторону. – Ты ведь говорила с Томашем той ночью, да?

Я со вздохом кивнула.

– Тогда мы только-только встретились после его возвращения. – Я немного пришла в себя, снова огляделась и нерешительно посмотрела на маму. – Почему ты никогда не рассказывала мне об этом?

– Родители несут ответственность за своих детей, и у нас появился способ хоть как-то обеспечить тебя на будущее, – просто сказала она. – Тебе и не нужно было знать. Вышло так, что нам не пришлось скрывать подпол: поначалу мы с отцом не говорили вам, потому как были уверены, что вы, дети, проказничали бы в нем, если бы узнали о его существовании. И мы никогда не думали, что придется использовать его таким образом. Это вышло ненамеренно. Просто еще один подпол, которым мы и не пользовались с тех пор, как твой дед построил большой подвал под новым сараем. – Мама очень нежно положила руку мне на плечо. – Возможно, это пригодится Томашу. Здесь нет отопления, но при этом никогда не бывает слишком холодно. Мы можем снабдить его лампой – заметь, у нас не так много масла, но, возможно, его хватит, если зажигать лампу лишь в случае крайней необходимости. Я планировала сберечь припасы строго до тех пор, пока без них станет не обойтись, но с уходом мальчиков и в связи с тем, что сейчас так трудно доставлять еду Труде и Эмилии, я просто не уверена, что мы сможем съесть все это вовремя, а позволить продуктам портиться в такие трудные времена – настоящее преступление. – Она помолчала, потом сказала, пожав плечами: – Мы с отцом будем очень рады, если Томаш сможет раздать эту еду своим еврейским друзьям. Мы искали способ помочь.

– Мама, – прошептала я. – Они убьют тебя, если найдут это.

– Что ж, Алина, – произнесла она как ни в чем не бывало, – существует большая вероятность, что если они найдут Томаша и узнают, как ты его поддерживала, они убьют и тебя. На войне мы все идем на риск, с которым можем справиться.

– Что знает отец? – спросила я, нервно поглядывая в сторону люка.

– То же, что и я.

– Томаш служил в вермахте, – выпалила я. – В Варшаве. Для тебя это имеет какое-то значение?

Мама заморгала, глядя на меня, потом вздохнула.

– Такой прекрасный молодой поляк, как Томаш Сласки, никогда бы не стал сотрудничать с этими ублюдками, если бы у него был выбор. Я права?

– Так и есть, – прошептала я.

– Тогда нет, это не будет иметь никакого значения.

– И отец позволит Томашу спрятаться здесь?

– Он позволил тебе каждый день навещать его наедине в лесу, а это… это не слишком-то отличается, не находишь? – Мама криво усмехнулась. Я почувствовала, как румянец заливает мои щеки, и она тихо рассмеялась. – Как ты думаешь, почему я следовала за тобой? Ты могла попасть в беду не только из-за солдат, детка.

– Когда Томашу можно прийти?

– Подожди еще час или два, затем найди его и скажи, чтобы он пришел сегодня вечером, когда стемнеет.

Глава 17

Алина

Я прождала почти два часа, а потом пошла к лесу так спокойно, как только могла. Мои мысли метались – я все еще пыталась осознать реальность: и то, что родители все знали, и то, что Томаш скоро может жить под нашей крышей. Когда я добралась до вершины холма, я увидела, как он соскользнул с верхушки дерева и бросился ко мне.

– Я видел, как они приближаются, и я видел тебя, но они были прямо подо мной, и я ничего не мог поделать, – задыхаясь, шептал он, притягивая меня ближе. – Боже мой, Алина, мне так жаль… Я… Мы больше не можем встречаться. Это слишком рискованно, с моей стороны было